Иван Антонович Ефремов - великий мыслитель, ученый, писатель фантаст научные труды, философская фантастика, биография автора
Научные работы

Научные труды

Научно-популярные статьи


Публицистика

Публикации

Отзывы на книги, статьи

Литературные работы

Публикации о Ефремове


Научная фантастика
Романы
Повести и рассказы

 
 

Иван Ефремов - Дорога ветров

 
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65,
 
Глава шестая. Голубые маяки долины озер

По числу пройденных перевалов жизнь ценится.
Пословица


    Через два часа после нашего возвращения из Западного маршрута в лагерь подошли "Дракон" из Улан-Батора и "Тарбаган" с Алтан-улы. Таким образом, мы сразу оказались в курсе всех дел: узнали, что окончился весь запас леса и гвоздей, что масло для автомашин на исходе, что на раскопках в Алтан-уле поломались о твердый песчаник все наши инструменты. В остальном дела обстояли благополучно. Выкопанные в Нэмэмэгэту коллекции были вывезены из ущелий и частью Перевезены в Далан-Дзадагад. Оставшаяся часть стояла победной пирамидой на высоком бугре недалеко от бывшего Центрального лагеря. Сюда, во временный лагерь, свозились коллекции с "Могилы Дракона", еще не упакованные за отсутствием досок. Лукьянова заведовала этим лагерем, в шутку прозванным "Лукьян-сомоном". Несколько дней она провела тут в одиночестве, царицей всей западной части котловины. Потом в помощь ей был отряжен рабочий Намсарай.

    Я отправился на "Могилу Дракона" на следующий же день после приезда, поговорил с Эглоном и убедился в безнадежности дальнейшего продолжения работы. Огромные плиты песчаника, содержавшие скелеты утконосых динозавров, не поддавались разделению на подъемные части, так как кости крошились и высыпались. Чтобы не погубить ценнейшей находки, следовало брать ее большими плитами по тонне и более весом, а значит — прокладывать сюда доступную для автомашин дорогу. Волей-неволей приходилось отложить раскопки "Могилы Дракона" до следующей экспедиции. Я до такой степени не люблю откладывать что-либо намеченное, что меня в этих случаях одолевает хандра. Но когда я ранним утром 7 июля вышел из палатки на "Могилу Дракона" и окинул взглядом невеселое место, то оно совершенно преобразилось. Отвесные кручи Алтан-улы стали темно-зелеными, очень густого цвета, с отдельными черными пятнами пустынного загара и серыми бороздами русел и рытвин. Прямо перед нами — светло-серые бледные обрывы и останцы, подчеркнутые полосой ярко-оранжевых песков на уровне "Могилы Дракона". Как всегда, величественная и покойная красота пустыни утешила меня.

    "Что же такое Гоби?"— подумалось мне. И тысячи километров пройденных путей образовали в памяти сменяющуюся ленту мысленных картин. В прежнем моем представлении Гоби была равниной пустыней, каменистой или песчаной, с редкой растительностью и палящим зноем. При более близком знакомстве Гоби сделалась гораздо более сложным понятием.

    Это прежде всего равнинные плоские впадины с песками и глинистыми площадками в центре, где мало обнаженной почвы, а все одето щебенкой, черной, коричневой или серой, мелкой во впадинах и крупной — в горах. Это мелкосопочник — сильно размытые, задернованные плоские холмы или небольшие горы. Это гряды обнаженных твердых пород с россыпями камней и невысокими ощеренными скалами. Это обширные светлые плоскогорья, покрытые редкой желтой травой — ковыльком, и это же невысокие горы, вокруг которых вся поверхность иссечена мелкими промоинами и сухими руслами. Горы — то округлые, иногда засыпанные песками, то обнаженные, ощетиненные, истерзанные ветром и зноем. И, наконец, Гоби пересечена грозными, голыми скалистыми хребтами. Мощные пояса из крупных камней и щебня охватывают эти бастионы безжизненной материи. Подступы к ним заграждены бесчисленными сухими руслами, в которых встречаются неожиданные оазисы могучих деревьев — хайлясов и евфратских тополей. Гоби — это бесконечные заросли саксаула, редких кустов караганы, лука и полыни. Пухлые глины и солончаки с жирной зеленью солянок и эфедры. Есть здесь и громадные полосы подвижных песков с барханами стодвадцатиметровой высоты, зловеще курящиеся даже на слабом ветре. И еще многое и многое можно сказать о Гоби…

    Передать основное ощущение Гоби в целом можно двумя словами: ветер и блеск. Ветер, дергающий, треплющий и раскачивающий, несущийся по горам и котловинам с шелестом, свистом или гулом… Блеск могучего солнца на неисчислимых черных камнях, полированных ветром и зноем, горящие отраженным светом обрывы белых, красных и черных пород, сверкание кристалликов гипса и соли, фантастические огни рассветов и закатов, зеркально-серебряный лунный свет, блестящий на щебне или гладких "озерках" твердой глины…

    Июль оказался самым прохладным и дождливым месяцем. Медленно шли дни в нашем лагере в центре котловины Нэмэгэту. Машины работали неустанно, вывозя коллекции и снаряжение в Далан-Дзадагад. В дождливые дни почва стала более мягкой, и машины продавили и накатали наконец дорогу из котловины в Ноян-сомон. Теперь достижение сомона для машин с полным грузом было делом нескольких часов. Но дорога досталась нам недешево: все машины дымили, требуя смены колец, груда поломанных рессор на складе в Улан-Баторе все увеличивалась. Приходилось поочередно отправлять машины в Улан-Батор для ремонта. Первым ушел туда с легким грузом из бочек доблестный "Дзерен", рама которого, треснувшая в Западном маршруте, угрожающе прогибалась. Наличный состав экспедиции вновь разделился на два отряда.

    Орлов с Эглоном и Новожиловым отправились на Цаган-улу, чтобы раскопать слой прессованных черепах, а также обследовать западный конец "Красной гряды" третичных пород, в которых все чаще и чаще находились пока еще неопределимые обломки костей. Лукьянова с другой партией рабочих отправилась снова в район бывшего Центрального лагеря Нэмэгэту для выемки так называемого "горбатого позвоночника" в Северо-Западной котловине. Над этим позвоночником мы с Эглоном и Громовым гадали в 1946 году. Здесь оказался целый скелет утконосого растительноядного динозавра — зауролофа. Мы с Рождественским отвезли отряд Лукьяновой на "Драконе" и высадили их на краю красного лабиринта с запасом воды и пищи, словно зимовщиков в Арктике. Рождественский, Шкилев и я оставались в "Лукьян-сомоне", трудясь над финансовыми расчетами и обработкой наблюдений Западного маршрута. Шкилев доставал особую тетрадь и размашистым почерком вписывал, что следует заготовлять для будущей экспедиции. Николай Абрамович не отличался хорошей памятью и не выработал системы записей. Делая заметки повсюду — на перечнях ящиков, квитанциях учреждений, расписках рабочих, он терял, по подсчету Рождественского, около 70 процентов записей. Но трудно было сердиться на нашего Николая Абрамовича. Здоровый и спокойный, с мягким украинским юмором. Шкилев был хорошим товарищем. Несмотря на перенесенную весной тяжелую болезнь, он всегда охотно бросался помогать в погрузке огромных монолитов или вытаскивать застрявшую машину. Отзывчивый и совершенно лишенный стяжательства или жадности, Шки-лев пользовался общим доверием и любовью, несмотря на "грешные" для хозяйственника забывчивость и бессистемность в работе. Спали мы прямо под открытым небом, и наши дюралевые койки стояли на окраине лагеря. Бесконечный черный простор гобийской ночи затоплял койку — маленький островок человеческой жизни в неоглядном океане темного воздуха. А вверху — вся звездная бездна и бесконечность вселенной, становившаяся тут как-то ближе и понятнее.

    Действительно, в это прохладное время со слабыми ветрами ночи в Гоби стали великолепны. Охлажденный воздух прозрачен неимоверно, чист и свеж, как нигде в мире, а неприглядная земля прикрыта тьмой и загадочна. Вечерами на раскопке Лукьяновой загорался костер. Рабочий, встав перед ним с листом фанеры, открывал и закрывал огонь и сигнализировал нам, а мы, развернув единственную оставшуюся у нас машину, маленького "Козла", отвечали вспышками фар. Столь далекая видимость с возвышенных мест (наш лагерь находился на "Красной гряде", а раскопки — на бэле) навела меня на мысль в следующей экспедиции использовать ракетную сигнализацию.

    Пасмурная холодная погода с продолжительными дождями упорно держалась. Котловина Нэмэгэту изменила свой облик. Темные облака обычно садились все ниже, пока их обрывки не спускались прямо на бэль и стелились по подножию Алтан-улы. Огромные полосы синего тумана ползли по Нэмэгэту, а самые горы (Нэмэгэту и с юга — Хугшо, Шуша и Хурху) делались совсем темными, черновато-синими. Влажная равнина побурела и утратила прежнюю мутную и серую видимость. Все вокруг стало резким, с темными тонами, хмурым и в то же время свежим, новым, без дрожания раскаленных воздушных потоков, без пыли и тусклого марева, так скрадывавших расстояние в сухие и знойные дни.

    Вернулся Цаган-улинский отряд, закончивший работу. Орлов рассказал о находке костей древних млекопитающих в "Красной гряде". Найдена целая челюсть, принадлежавшая, как определил Орлов, диноцерату. Диноцераты — странная группа древних зверей, живших около пятидесяти пяти миллионов лет тому назад. Они обладали признаками разных отрядов: черепом, похожим на череп медведя, коренными зубами, как у древних летучих мышей, лапами, как у копытных, но с когтями и т. п. Диноцераты до сих пор были известны только в Америке, и находка их в центре Азии представляла очень большой интерес. Орлов отправился с Эглоном, чтобы проверить место находки и определить возможность раскопок. Исследователи вернулись через день с заключением о нецелесообразности раскопок или задержки для дальнейших поисков. Я послушался их, не поехал на место сам, и это было моей ошибкой. На следующий, 1949 год мы провели исследование "Красной гряды", в результате чего были открыты интереснейшие, совершенно новые для Азии древнейшие млекопитающие, выкопаны целые черепа, части скелетов и, кроме того, неизвестные ранее черепахи и рыбы.

    К 17 июля в лагере собрались все участники экспедиции, не было только Пронина с Брилевым: "Дзерен" чинился в Улан-Баторе. Объявив выходной день, мы долго делились впечатлениями и рассказывали о приключениях. Больше всего рассказов доставалось на нашу с Рождественским и Вылежаниным долю. "Герои" Западного маршрута рассказывали о страшной жаре на черных наклонных равнинах около Цаган-Богдо, о полной безжизненности глубоких впадин Заалтайской Гоби, о таинственных горах Эдеренгийн-нуру, о невероятном количестве дикой живности у Монгольского Алтая, об оставшемся недоступном хребте Ачжи-Богдо.

    Обсуждались и научные результаты наших открытий — и прежде всего перспективы исследования огромного пояса меловых и третичных красноцветов, окаймлявших веером Алтан-улу и протягивавшихся далеко на запад. Здесь оставалось еще очень много дела, но мы не могли ограничиться работами только в Нэмэгэту. Следовало произвести раскопки древних млекопитающих, более поздних, чем найденные в Эргиль-обо в Восточной Гоби или около Далан-Дзадагада в Хашиату. Благоразумие требовало начать поиски с изучения открытых американской экспедицией местонахождений и пройти в Долину Озер — большую межгорную равнину, между северным склоном Гобийского Алтая и южными предгорьями Хан-гая. Там находилось несколько озер — Цаган-нур ("Белое озеро"), Орок-нур ("Серое озеро"), Холбочжин-нур ("Двойное озеро") и другие.

    Было решено разделиться на два отряда. Один, под начальством Рождественского, шел прямо к Орок-нуру и начинал исследование местонахождений. Другой, под моим начальством, должен был обследовать котловины Дагшигуин-Шубуту ("Непроходимая узкость") и Барун-Баин к северу от Далан-Дзадагада, составлявшие продолжение полосы отложений мелового периода, протягивавшейся на восток от Баин-Дзака. В центре этой полосы наша экспедиция 1946 года открыла местонахождение Олгой-Улан-Цаб, в твердых песчаниках которого остался лежать скелет гигантского динозавра — зауропода.

    После возвращения в Далан-Дзадагад к моему отряду присоединился "Дзерен", который должен был прибыть к этому сроку из Улан-Батора починенным и загруженным бензином. Бензин следовало доставить на Орок-нур отряду Рождественского. По пути моему отряду предстояло еще обследовать впадину Оши-нуру, заполненную нижнемеловыми отложениями. В ней американская экспедиция нашла два скелета маленьких попугаеклювых ящеров, группы пситтакозавров, которые произошли от общих предков с исполинскими игуанодонтами и утконосыми динозаврами.

    За разработкой планов и разговорами мы засиделись до поздней ночи. Яркая луна осветила холмы, а небо постепенно затянулось легкими перистыми облаками. В луне они засеребрились тысячекрылой стаей больших птиц, между которыми особенно ярко горели звезды. А под серебристыми птицами, царившими между звездами, стелилась до горизонта темная земля…

    Утром машины покинули котловину и увезли отряд Рождественского. В лагере стало тихо. Новожилов с Лукьяновой уныло бродили по холмам в поисках кремневых орудий древних людей. В этих сборах Рождественский был непревзойденным мастером и уже успел обобрать окрестности лагеря. Вечером мы с Новожиловым подводили итоги всей нашей работы.

    Двадцатого июля из Далана за нами прибыли две машины — все, что нам смогли выделить. Однако имущества оказалось так много, что мы потратили на погрузку весь следующий день. Машины напоминали цыганские телеги: бочки, кадки, палки, кошмы, кастрюли были привязаны сзади, сверху, сбоку — везде, где только была возможность прочно укрепить вещи. Двадцать второго июля мы бросили прощальный взгляд на зеленую Алтанулу, на угрюмые зубцы Нэмэгэту, величественную Хугшо и покинули Нэмэгэтинскую котловину.

    Дождливый июль везде внес изменения. Пески Хонгор-обо сомона плотно прикатались и легко пропустили машины. Высокогорный перевал через Гурбан-Сайхан зазеленел и запестрел цветами. Желтые поля альпийских плоскогорий стали нежно-зелеными, а пологие холмы по сторонам сквозной долины совершенно малахитовыми. Эта редкая в природе окраска происходила от яркой зелени полыни, через которую просвечивали пятна синеватого на солнце щебня. Влажный ветер нес по ущелью запах полыни и цветов. Густые заросли пахучей цветущей мяты виднелись издалека огромными голубыми пятнами. Каменные откосы украсились ярко-желтыми пучками цветов камнеломки.

    На северной стороне перевала первым встретился нам мрачный невозмутимый як который презрительно игнорировал наши машины.

    Холодным, совершенно осенним вечером мы прибыли на базу в аймак, застав Орокнурский отряд в унынии из-за отсутствия бензина. К вечеру подготовка машин к маршруту прервалась неистовым шквалом. Из низких белых облаков посыпался град в полкулака величиной. Все живое разбежалось, земля покрылась слоем льда — резко похолодало.

    На следующий день Шкилев уехал в Улан-Батор на "Тарбагане". Следом выехал Орокнурский отряд на "Волке", "Кулане" и "Козле" в составе Рождественского, Эглона, Орлова, Намнан Доржа и других. Корнилов остался на базе для упаковки коллекций и отправки грузов.