Иван Ефремов - Таис Афинская

    Таис провела взаперти пять дней. Она лежала, распростершись ничком, в полумраке спальни и допускала к себе только Гесиону, которая старалась заставить госпожу хоть немного поесть. Дружеские чувства к фиванке, крепнувшие исподволь, несмотря на нарочитое старание Гесионы держаться служанкой, теперь, в эти горькие дни, усилились и превратились в настоящую привязанность. Трудно было не полюбить отважную, чистую и красивую дочь Беотии.

    Лишь на шестой день Таис вышла из дома вечером, чтобы дойти до храма Нейт. Но, к своему огорчению, узнала, что делосский философ и его ученик-поэт уехали в Элладу еще до новолуния. Уехали и спартанцы. Мемфис, взбудораженный было тройным убийством, быстро позабыл о нем: новые события, связанные с приближением Александра, занимали равно и эллинов и египтян.

    Таис наняла лошадь для Гесионы, и теперь почти каждый день обе совершали далекие верховые прогулки. Таис дрессировала Салмаах. Гесиона никогда не думала, что возможны такие трюки и такое взаимное понимание всадницы и лошади. Таис понравилось спускаться по немыслимой круче на песчаных обрывах нильских берегов. Салмаах сползала, поджав задние ноги, а всадница запрокидывалась назад, касаясь затылком крупа лошади; колени Таис сходились на высокой холке. Казалось, еще мгновенье, и лошадь перевернется через голову и полетит вниз, ломая кости наездницы. Уступая мольбам Гесионы, Таис выбирала удобную ровную площадку и принималась за танцы. Гесиона привязывала своего коня, становилась у края площадки и запевала протяжную тессалийскую мелодию, сопровождая ее ударами в небольшой бубен. Салмаах вначале упрямилась, пока через несколько дней не уразумела, что от нее требуется. Чувство ритма у всех породистых лошадей врожденное, оно выработано миллионом лет приспособления к правильному бегу. Без четкого ритма нельзя держать продолжительной рыси. Удары копыт хорошего бегуна должны быть подобны размеренному звону капель в клепсидре — водяных часах. Требование мерного ритма относится и к человеческому бегу. Оно необходимо везде, где от живого тела требуются длительное напряжение и особенная выносливость.

    Скоро Салмаах плясала под бубен Гесионы, как заправская танцовщица, и не мудрено — ведь ею управляла сама "Четвертая Харита" Эллады. Архаический танец женщин на лошади — иппогиннес, по преданию, был создан амазонками. Легендарные женщины Термодонта исполняли его на равнине Темискиры^[10] — на пафлагонском побережье Эвксинского Понта. Это всегда происходило в полнолуние, под ярким светом высокой луны, в дни эллотий — празднеств в честь Артемис. Ныне иппогиннес почти исчез, лишь изредка отважные тессалийки, профессиональные акробатки на лошадях, исполняют его в Аттике или Спарте по особому приглашению богатых устроителей празднеств. В этих занятиях Таис безуспешно пыталась найти забвение и заполнить пустоту жизни, с каждым днем не уменьшавшуюся, а, наоборот, ширившуюся. Для эллина нет веры в радостное загробное существование, каким наполняют скудость жизни народы иных вер, ожидая воздания и встреч с утраченными близкими там, по ту сторону смерти. Достоинство, с каким сыны и дочери Эллады встречают свой конец, основывается на чувстве выпитой полной чаши собственной жизни, горячей любви к земле и морю, телу и страсти, красоте и уму.

    Необычайная доблесть и физическое совершенство спартанцев, удивительная тонкая связь с морем у критян, изобретательность, предприимчивость и вечная жажда нового у афинян вошли в поговорки и прославились по всей Ойкумене.

    А сейчас у Таис не осталось ни полноты, ни радости. Ее прежний задор угас, уступив место печальным раздумьям о дальнейшем пути. Наступила очередь и Гесионе размышлять о том, как излечить душевную рану ее госпожи и подруги. Она даже стала жалеть об отъезде таинственного учителя Таис, к которому раньше так ревновала. Делосский философ ускорил бы "выздоровление" госпожи, тяжело раненной незримым оружием судьбы и богов. Гесиона женским чутьем предугадывала это неизбежное возрождение Таис. Слишком много сил было в молодом теле, слишком много живого интереса ко всему на свете она унаследовала от своих афинских предков.

    Упали воды великой реки, Нил стал прозрачным и медлительным, как зимой. Таис делила время между Салмаах и узкой, легкой лодкой. Они катались втроем — хозяйка дома, "Рожденная змеей" и Клонария. Ни одному из становившихся все более настойчивыми ухаживателей не ответила гетера. Гесиона вообще отвергала все мужское, и только Клонария влюбилась в пожилого греческого купца. Он предлагал выкупить ее у Таис, но рабыня сама отказалась из боязни покинуть дом Таис, где она чувствовала себя в безопасности и привыкла к ласковому обращению. Таис призвала купца и заявила, что отдаст Клонарию без выкупа, но с условием заключения брака. Купец обещал подумать. Он был вдов, но между Родосом, откуда была Клонария, и его родной Лидией не было эпигамии. Однако ничто не препятствовало заключить особое соглашение на "взятие" Клонарии, и Таис решила настаивать. С домом приходилось расстаться. Его владелец захотел было повысить и без того непосильную плату. Только неопределенность положения в Египте накануне прихода Александра мешала хозяину переменить Таис на более богатых жильцов.

    Гесиона с тревогой смотрела, как одно за другим исчезали из большой шкатулки украшения госпожи. Даже в самые богатые периоды своей жизни Таис жила скромно в сравнении с безудержной расточительностью других выдающихся гетер. Смерть Эгесихоры отняла половину ее сердца, а гибель Менедема лишила любви и надежной опоры. Таис, как запнувшаяся на скаку лошадь, потеряла из виду дорогу и вертелась в круге медленных дней, утратив желания, не видя смысла дальше жить в Египте и не зная, куда направиться, чтобы скорее заполнить душевную пустоту. Только скачки и головоломные трюки с Салмаах на время возвращали прежнюю Таис, с горящими щеками и блеском озорных и в то же время серьезных глаз, — в той самой смеси вдохновенного достоинства и девичьего задора, которая придавала ей неотразимую привлекательность.

    В дни "мертвых", "тяжелые дни" (три последних дня каждого месяца) пианепсиона, Таис особенно остро почувствовала, что прежний мир утрачен навсегда. Никогда более не вернется та безмятежная и спокойная жизнь, с непременным ожиданием еще лучшего, еще более прекрасного, божественная уверенность в своей красоте; ощущение здоровья, счастливой судьбы, какая бывает лишь в расцвете юности. Таис исполнилось двадцать три года — для эллинской женщины и даже для танцовщицы возраст полного расцвета. И все же казалось, что вместе с юностью уходит ее прежняя красота, она утрачивает свои непобедимые чары без всякого желания испробовать их на ком-нибудь снова. Именно это отсутствие желаний пугало Таис призраком будущей старости. Если бы здесь был мудрец из Делоса… она скорее нашла бы себя и ожила для новой жизни.

    Как ей нужен был сейчас друг-наставник! Она скорее бы нашла в себе силы и ожила для новой жизни.

    Таис, оставив дом на попечение Гесионы, снова уединилась в храме Нейт. Жрецы приняли ее благосклонно, очевидно предупрежденные делосцем. Гетера облюбовала комнату-библиотеку в верхнем этаже пилона и среди греческих книг разыскала платоновского "Горгия". Таис помнила ироническую усмешку делосского учителя в ответ на ее пренебрежительный отзыв о Платоне. Она почувствовала, что сделала промах, и тогда же решила при случае перечитать великого философа. И действительно, в его диалогах Таис увидела не понятую ею прежде глубину заботы о людях Афин, старание возвысить эллинов Аттики так, чтобы каждый соответствовал духу города Девы. Она ощутила близкую теперешним ее настроениям печаль мудреца о прошлом Афин, от которого после войны со Спартой остался лишь опустелый сосуд былого великолепия. Там, где прежде ей виделось лишь нудное наставление, оказалась твердая вера в то, что только высокая мораль и душевное отношение людей друг к другу могут создать подлинное архэ-государство. Задача улучшения людей, по мнению Платона, была самой главной. Правителям, ввергавшим эллинов в бесправие, учившим подданных только злобе и предательству, ничего не удавалось, кроме позора и бесславия. Интересно, к чему стремится Александр? Куда направит он дальше свою сокрушительную армию? К чему приложит он свою великую мудрость и неотступное покровительство богов? Впрочем, что за дело до этого Таис? Куда она направится сама, что принесет ей любовь к приключениям и перемене мест? Пора покинуть Мемфис, хотя бы для того, чтобы сгладилась утрата Эгесихоры и Менедема. В последние дни к ней настойчиво стремится некто Стемлос, единственный сын одного из самых богатых купцов Мемфиса. Только вышедший из возраста эфеба, он вряд ли старше самой Таис. Чувствует себя мальчиком перед богиней. Но ведь могучий Менедем тоже зачастую был как мальчик! Добрый, доверчивый, бесстрашный! Неужели придется принять предложение Стемлоса? О нет, никого не надо!

    Читая седьмое письмо Платона, Таис живо почувствовала, что мудрец преклоняется перед древней и святой, по его словам, религией орфиков. И все же прежняя неприязнь к учению Платона осталась. Именно потому, что в его проповеди было унижение физического, естественного начала в человеке; древние узы ума и чувств закоренелого рабовладельца отвращали ее, обладавшую более широким взглядом на мир и людей. Несколько дней, не покидая храма, Таис предавалась размышлениям и читала, пока не пресытилась и не отказалась от попыток предугадать свое будущее. С облегчением и почти прежним озорным ощущением здоровья и силы она услышала зов служителя, возвещавшего о том, что "прекрасная девушка в розовом хитоне просит Таис выйти к воротам внутреннего двора".

    "Прекрасной девушкой" оказалась Гесиона в ярком наряде, не свойственном суровой фиванке. Гесиона неузнаваемо переменилась и очень похорошела с тех пор, как с рынка рабов попала в дом Таис.

    Гесиона заметила удивление своей хозяйки и залилась румянцем.

    — Всем жителям Мемфиса велено нарядиться в лучшее платье.

    — Что? Александр?

    — Да!

    Таис хлопнула в ладоши, подзывая мальчика-служку.

    — Скажи почтенным жрецам, что я благодарю их за гостеприимство. Я должна уйти. Но скоро вернусь…

    Таис не могла себе и представить, как она ошибалась. Лишь через девять лет, уже став царицей Египта, она снова переступит порог храма Нейт.

    Давно уже улицы Мемфиса не были столь оживленными. Таис с Гесионой с трудом пробивались к дому через взбудораженные толпы. Египтян, обычно на улицах сдержанных и учтивых, — в этом они были похожи на спартанцев — сегодня нельзя было узнать. Они не уступали дороги старшим и женщинам, толкались, как афиняне на агоре. Таис, неузнанная, даже подверглась оскорбительным замечаниям за свой не новый и не яркий наряд. Она не отвечала, склонив голову и прикрыв лицо шарфом.

    Мемфисцы восторженно встретили Александра и хотели было учредить всеобщий праздник в его честь. Но великий победитель исчез так же внезапно, как и появился, едва только принял знаки покорности от сатрапа и жрецов, объявивших о низложении фараона.

    Таис не хотела видеться с Александром, и судьба пошла ей навстречу. Поздно вечером на второй день возвращения Таис ее отыскал Неарх. Афинянка сразу узнала морехода, хотя он заметно изменился, в речи его появились властные и резкие нотки. Его борода, вопреки моде полководцев Александра, вызывающе торчала. Критянин будто и не удивился давней приятельнице, шагнул к выбежавшей навстречу Таис, крепко взял ее за руку и промолвил единственное слово: "Эгесихора?"

    Губы гетеры задрожали, глаза налились слезами. Задержав дыхание, она склонила голову. Так они молча стояли друг перед другом. Руки Неарха сминали браслеты из мягкого золота на ее запястьях. Наконец Таис опомнилась, позвала Гесиону…

    — Сядь, выпей вина.

    Неарх послушно, с несвойственной ему медлительностью опустился в тяжелое резное кресло, машинально налил неразбавленного вина.

    Гесиона, смущенная, с опущенным взглядом, принесла ларец с драгоценностями Эгесихоры, так и оставшийся у Таис.

    Критянин вздрогнул, увидев свои дары. Таис схватила хотевшую удалиться Гесиону и толкнула ее к Неарху.

    

10. Ныне турецкое побережье Черного моря, окрестности Синопа.