Иван Ефремов - Таис Афинская

    Лязг металла, тупой удар тела змеи и свист разозленного гада отозвались стихийной силой на натянутых, точно струны, чувствах Таис.

    — Что будет теперь?! — громко вскрикнула она на аттическом наречии, и индийцы удивленно уставились на нее.

    Лисипп перевел, и старший жрец усмехнулся.

    — Ничего. Мы уйдем, факелы погасят, и Наг возвратится к себе в пещеру. Там устроена площадка, куда он выползает греться на солнце. А в это время закроют дверь.

    — Он сильно ядовит? — спросила Таис.

    — Подойди к моей сестре, — ответил жрец.

    С почтительностью и не без примеси страха афинянка приблизилась к женщине, стоявшей без волнения и позы, с любопытством глядя на эллинов. Почувствовав резкий запах, напоминавший раздавленный лист чемерицы, Таис увидела, что передник повелительницы змей залит желто-зеленой жидкостью, медленно стекавшей на пол.

    — Яд! — пояснил жрец. — С каждым броском Наг, готовясь укусить, выбрызгивает его из своих зубов.

    — И яд силен? — спросил Лисипп.

    — Это самая большая и самая ядовитая змея Индии. Конь и слон умирают через минуту, человек и тигр живут дольше — две, по вашему счету времени. Этого яда хватит на три десятка человек.

    — Она приручена сколько-нибудь? — спросила Эрис.

    — Приручить Нага невозможно! Тварь не ведает благодарности, привязанности, страха или беспокойства. Она лишена почти всех чувств, свойственных животному с теплой кровью, и походит в этом на людей толпы самого низшего разряда. Только необычайное искусство нашей Нагини спасает ее от смерти, стерегущей каждое мгновение.

    — Тогда зачем она делает это? — Таис взглянула на жрицу, осторожно сворачивавшую обрызганный ядом передник и теперь совсем похожую на древнюю бронзу с сильными формами женщины, привычной к труду земледельца.

    — Каждый из нас имеет потребность вновь и вновь испытывать себя в искусстве, особенно если оно опасно и не исполнимо другими людьми. Кроме того, могущество тантрической подготовки дает ей надежный щит!

    — Если Тантра столь сильно влияет на чувства, сердце и тело людей, то можешь ли ты исцелить молодого художника от чрезмерной и безнадежной любви к моей подруге?

    — Художники занимают место посредине, между последователями аскетизма и Тантры. Поэтическая мысль не боится искушения, поскольку сама позиция коренится в любви, которая есть желание, а желание — надежда продолжать жизнь. Истинная поэзия отбрасывает все фальшивое и в этом подобна аскезе, но в то же время сгорает в пламени Эроса к возлюбленной или Музе. Эта двусторонняя способность художника затрудняет лечение. Все же попробуем.

    — В чем состоит лечение?

    — Каждая мысль проявляется внешне, если внимание сильно сосредоточено на ней. Напряженное желание вызовет нужное следствие.

    — Ты имеешь в виду сэтэп-са, гипноз?

    — И это. Однако для художника более важно заострить тоску о Кхадо-Лилит, скрытую в сердце каждого мужчины. Так же, как и у вас, эллинов, у нас есть предание о нескольких расах людей, которые предшествовали теперешним. Эллины верят в людей золотого, серебряного и медного веков, что доказывает единство происхождения мифов. Одна существенная разница — мы считаем прежних людей более небесными, а вы более земными, чем современные, и, следовательно, менее совершенными.

    — Ты не прав, жрец, — вмешался Лисипп, — разве титаны и титаниды хуже современных? Прометей и его сподвижники жертвовали собой, чтобы избавить людей от невежества.

    — И только прибавили им страдания от осознанной ответственности, дав мечту о свободной воле, но не подняв из мрака несвободной жизни, — прибавил высокий жрец.

    — По нашим мифам, Кронос пожирает своих детей от Реи-Геи. Уран тоже истребляет их. Иначе говоря, Время и Небо стирают с лица Земли плоды свои. Означает ли легенда неспособность Земли, Природы или Шакти создать настоящих богоравных людей?

    — Означает, что человечество должно в конечном итоге пересоздать само себя, совершенствуясь в познании и самовосхождении. Наши священные писания говорят о прежних расах людей — духов. Не буду говорить о трех первых, они очень далеки от нас. Непосредственно предшествовала нам четвертая раса с прекрасными женами Небесного происхождения. Еврейская мифология не признает чередования нескольких рас, а единожды сотворенную пару людей, одинаковых с современными. Однако и у них есть предание, будто у первого из людей, Адама, была до его человеческой жены Евы еще одна — Лилит. Предание сделало из нее вредоносного демона, прекрасного, но всячески вредившего Еве, пока бог не послал трех ангелов, которые изгнали Лилит в пустыню.

    Индийские Лилит совсем другие. Они также способны летать по воздуху, но бесконечно добры к людям. Царица всех этих праженщин, называемых у нас Кхадо, именовалась Сангиэ Кхадо и красотой превосходила всякое воображение. В отличие от апсар Кхадо не обладали разумом, а лишь чувствами. И мечта о прекрасном человеческом теле и нечеловеческой силе Эроса живет у нас как память об этих Лилит.

    — Я слышала от восточных людей легенду о пери, небесных красавицах, порождениях огня. Они тоже летают по воздуху и снисходят к смертным избранникам, — сказала Таис, вспомнив свое пребывание на озерах близ Персеполиса.

    — Несомненно, тоже отзвук памяти о Лилит, — согласился старший жрец, проявляя в отношении Таис все большую внимательность. — Наша задача — разбудить эту память в душе художника, овладеть ею и предоставить особенно искусным в своем деле священным танцовщицам довершить остальное, вытеснив из сердца художника его губительную страсть к модели, не желающей связать с ним судьбу!

    — Я видела настоящую Лилит древних месопотамцев на Евфрате, — и Таис рассказала о маленьком святилище на дороге через перевал с изображением крылатой женщины в нише алтаря. — Я думаю, что из всех древнейших женских изображений у этой богини было наиболее совершенное тело. А можно мне взглянуть на особенно искусных танцовщиц?

    Старший жрец снисходительно улыбнулся, ударяя в небольшой бронзовый диск и одновременно повелительным кивком приказывая переводчику покинуть зал. Приглаживая бороду, вавилонянин заторопился. Очевидно, избранные танцовщицы храма показываются далеко не всем. Эрис, вдруг что-то вспомнив, поспешила к себе. Из незаметной двери между слонами явились две девушки в одинаковых металлических украшениях на смуглых гладкокожих телах, косо надетых широких поясах из золота, ожерельях, ножных браслетах, серьгах большими кольцами и сверкающих крупными рубинами налобниках на коротких жестких волосах. Лица их, неподвижные, как маски, с сильно раскосыми и узкими глазами, короткими носами и широкими полногубыми ртами, были похожи, как у близнецов. Похожими были и тела обеих странного сложения. Узкие плечи, тонкие руки, небольшие, дерзко поднятые груди, тонкий стан. Эта почти девичья хрупкость резко контрастировала с нижней половиной тела — массивной, с широкими и толстыми бедрами, крепкими ногами, чуть-чуть лишь не переходящей в тяжелую силу. Из объяснений старшего жреца эллины поняли, что эти девушки — из дальних восточных гор за Рекой Песков. В них наиболее ярко выражена двойственность человека: небесно-легкой верхней половиной тела и массивной, исполненной темной земной силы нижней.

    Таис усомнилась, могут ли они танцевать.

    — Жены небольшого роста всегда гораздо более гибкие, чем те, которые подобны корам и величественным статуям. Я совсем не знаю этих народов из далеких восточных гор и степей, куда не проникали шагатели Александра.

    Короткое приказание — и одна из девушек уселась на пол, скрестив ноги, и ритмически захлопала в ладони, звеня блестевшими в свете факелов браслетами. Другая начала танец с такой выразительностью, какую дает лишь талант, отточенный многолетним учением. В отличие от танцев Запада ноги принимали малое участие в движениях, зато руки, голова, торс совершали поразительные по изяществу изгибы, раскрывались пальцы, подобно цветкам.

    Таис разразилась рукоплесканиями одобрения. Танцовщицы остановились и по знаку жреца исчезли.

    — Они очень своеобразны — эти девушки, — сказала Таис, — но я не понимаю их обаяния. Нет гармонии, харитоподобия.

    — А я понимаю! — вдруг сказал молчавший все время Лисипп. — Вот видишь. Мужчина знает, что в этих женщинах сочетание двух противоположных сил Эроса.

    — И ты согласен, учитель? — усомнилась Таис. — Зачем же следуешь ты всегда совершенству в своем искусстве?

    — В искусстве прекрасного — да, — ответил Лисипп, — но законы Эроса иные.

    — Как будто поняла, — пожала плечами Таис. — И ты считаешь, что Эхефил того же мнения?

    — Похоже, раскосые девчонки вылечат его, — улыбнулся Лисипп.

    — И Клеофраду они понравились бы тоже? Он так трудился над Анадиоменой, выбрав меня. Зачем?

    — Не могу говорить за того, кто перешел Реку Забвения. Сам я думаю так: ты не Лилит, а, как они называют своих небесных гетер, апсара. Владеть тобою, взяв у тебя все, что можешь ты дать, суждено лишь немногим, способным сделать это. Для всех других — бесконечно снисходительные, безумные и пламенные Лилит. Каждый из нас может быть их избранником. Сознание щедрости Лилит ко всем мужам тревожит наши сердца и необоримо влечет к ним памятью прошлых веков.

    — А Эрис, по-твоему, кто?

    — Только не Лилит. Она безжалостна к слабостям и не снисходительна к неумению. Эхефил увлекся носительницей образа. На его беду, и образ и модель оказались одним и тем же.

    — Клеофрад говорил о своем увлечении мной.

    — Для него это было бы еще хуже, чем для Эхефила. Эхефил хоть молод.

    — И по-твоему, меня уже нельзя любить? Благодарю, друг мой!

    — Не пытайся корить меня за попытку разобраться в твоем настроении. Ты знаешь, если захочешь, к твоим ногам упадет каждый. Этот жрец, все познавший и преодолевший, сражен тобою. Как это просто для такой, как ты! Всего несколько взглядов и поз. Напрасно, ты не ответишь ему, как Лилит. Сидит в тебе наконечником копья испытанное тобой чувство, достойное апсары. Полагаю, ты была возлюбленной Александра и ему отдала всю силу Эроса!

    Таис залилась краской.

    — А Птолемей?

    — Ты родила ему сына — значит, его Эрос к тебе сильнее, чем у тебя к нему, иначе была бы дочь.

    — А если бы поровну?

    — Тогда не знаю. Могло бы быть и так и этак… Хозяева наши вежливо ждут нашего ухода.

    Они поблагодарили жрецов, повторили просьбу об Эхефиле и пошли по темному храму в свои кельи. Четыре горящих в преддверии факела отмечали время, оставшееся до рассвета.

    — Благодарю тебя, Лисипп. Когда ты со мной, я не боюсь наделать глупостей, — сказала Таис на прощанье, — твоя мудрость…