О. А. Еремина. Вставные новеллы в рассказах И.А.Ефремова

    Благодаря ходу, открытому Шавриным ("Выручил нас Андрюшка!"), герои вышли на поверхность, освободили себя из подземного плена. Так человек, сумевший стать свободным, сквозь года показывает пусть к свету своим друзьям и товарищам.

    Греясь на солнцепёке, Корнил Поленов досказал историю Шаврина, которая подошла к кульминации.

    Всё задуманное удалось: два друга подожгли амбар и зарод сена, все кинулись туда, а в это время Андрей освободил Настю и увёл её через тот ход, который накануне расчистили его друзья. Приказчик Афанасьев собрал множество народу и сам отправился искать беглецов, но вернулся ни с чем. Тогда он собрал всех, кто с Андрюшкой дружил, стал допрашивать, посадил друзей в холодную и продержал там три дня. Друзья не выдали Андрея и Настю.

     "Отпустили нас. Мы ещё две ночи выждали — хотели увериться, что не следят за нами, и пошли в Ордынскй лог знакомой дорогой, прямо в Андрюшкину подземную горницу. Смотрим — никого, припасов и платья нет; только бадейка и тулуп оставлены. А на камне письмо нам с Костей лежит: прощайте, други, век мы с Настей будем вас помнить; уезжаем далеко, не придётся уже свидеться.

    И с тех пор ни об Андрюшке, ни о Насте никто нечего не слыхал".

    Позже Корнил узнал у Рикарда, что ревизор соседнего рудника должен был ехать в Самару и спрятал беглецов в своём экипаже. По Волге они добрались до Астрахани, а дальше их след потерялся.

    Вставная новелла разбита на три части, соответственно, разбивается на части и повествование об освобождении двух горняков из-под земли. Развитие действия рассказа и вставной новеллы идёт параллельно, становясь всё более динамичным и взаимно усиливая друг друга. Эффект усиливается совпадением места действия, тогда как временной промежуток равен семидесяти годам. Кульминации и развязки двух повествований смыкаются.

    Эпилог вновь обращает нас к мысли о том, что высокое горение духа не пропадает втуне. На следующий год инженер Канин узнаёт, что штейгер Поленов умер в начале лета. Однако он не зря прожил свою жизнь, не зря спасал своего друга Шаврина:

     "Лет пять спустя на большом совещании по цветным металлам в Москве я обратил внимание на высокого, хорошо одетого инженера, выступавшего с критикой организации горных работ одного большого рудного района в Сибири. Я пришёл в восхищение от умного и дельного доклада и спросил одного из сибиряков, кто это такой. "Это Шаврин, — ответил инженер. — Очень дельный работник и потомственный горняк…" Я стал искать встречи с Шавриным, но оказалось, что он на следующий день уехал в Сибирь…"

    Возвратимся к началу произведения. Инженер Канин обещает рассказать "одну простую историю из жизни подлинно горных людей" — то есть историю спасения Андрея Шаврина и Насти. Но, рассказанная отдельно, без истории спасения двух исследователей из подземного плена, она бы не имела такого художественного эффекта, не возникла бы от пересечения двух историй столь необходимая для Ефремова мысль о преемственности и нетленности духовного опыта.

    Рассказ инженера Канина о дружбе с Корнилом Поленовым и о походе в древние рудники не является обрамлением для истории Шаврина, он имеет собственную идейную и художественную ценность. В то же время то место в композиции и формировании идеи произведения, которое занимает рассказ горняка, выводит его из узких рамок вставного эпизода, придавая ему большую значимость, чем на то претендует обычная вставная новелла.

    Особенности вставной новеллы (рассказа старого штейгера):

    — новелла имеет форму сказа, служит речевой характеристикой Корнила Поленова;

    — сюжет вставной новеллы позволяет углубиться на девяносто лет от момента вводной, в предкульминационный момент место действия совпадает, что становится существенным обоснованием идеи преемственности;

    — сюжет сказа развивается параллельно сюжету основного рассказа; совпадение сюжетных элементов динамизирует повествование, стимулирует читательское внимание; кульминацией в обоих случаях становится освобождение пленников;

    — две истории представляют собой сплав социокультурной и идейно-нравственной проблематики, приводят нас единой мысли о непреходящей ценности достижений человеческого духа.

    

     "Юрта Ворона (Хюндустыйн Эг)"

    В предыдущем рассказе мы встретились с одной вставной новеллой, разбитой на три части. В "Юрте Ворона" вставных новелл — три. Они занимают строго определённое место и каждая по-своему двигает действие, пока оно не наберёт нужную скорость. Почему же действие в этом произведении надо двигать?

    В целом сюжет этого рассказа, безусловно, динамический. Однако в первой части произведения он близок к адинамическому, внешне развитие действия замедлено и практически не стремиться к развязке. Однако ярко выражен внутренний конфликт, благодаря чему внимание читателей приковано к вставным новеллам, которые воплощают и трансформируют в намерения этапы духовного пути главного героя.

    Главный герой рассказа, геолог Александров, во время полевых работ сломал позвоночник и уже полгода лежит в больнице. Все надежды на чудо рухнули, врачи постановили: ходить он уже не сможет. Геолог сломлен морально, он не видит своего дальнейшего жизненного пути, не представляет, ради чего жить дальше, и говорит жене- геологине:

     "— Мне, геолога Кирилла Александрова, уже полгода как нет и не будет больше… не будет и твоего Кира, таёжного владыки. Оба умерли, будет теперь кто-то другой, обитающий в четырёх стенах…"

    В этот момент в палату поступает новый больной, в котором Александров узнаёт своего старого товарища, забойщика Ивана Ивановича Фомина, с которым он сделал свои первые таёжные экспедиции. Неожиданная встреча заставляет Александрова вспомнить прежние открытия и находки, а беседа с Фоминым отвлекает от навязчивых переживаний и направляет мысль в творческое русло.

    

    Первая вставная новелла — рассказ Фомина о получении Ленинской премии

    В палате лежат три человека: Александров, Фомин и молодой радист со сломанной рукой. Между последними героями возникает идейно-нравственный конфликт: радист считает, что старику с Ленинской премией "подфартило", что работать стоит только ради оплаты, которая зависит от тарифной сетки, а Фомин утверждает иное: "Ставки бывали разные, и малые и большие, только интерес непременно большой".

    Рассказ свой Иван Иванович начинает издалека, обосновывая свой интерес и геологии угольных пластов словами, повторяющими мысль офицера Кэттеринга из рассказа "Последний марсель":

     "…такая у меня манера — доходить до корня, везде интерес иметь, к чему, казалось бы, нашему брату и не положено. Узнал я много преудивительного… <…> Подружился я с учёным, он мне книжки, опять же как приедет — лекции для всей шахты. Куда как интересней стало работать, как понимать начал я эту угольную геологию…"

    Повествование Фомина — это детектив, в котором ищут не преступника, а ответ научной загадки. Светлые жилки в угле, на которые обратил внимание любознательный горняк, привлекли внимание учёного-химика, который определил, что в пластах угля сосредоточено месторождение трёх элементов, в частности ванадия и германия. За открытие богатого месторождения химик и горняк получили Ленинскую премию.

    История открытия приводит собеседников к разговору о смысле жизни:

     "— Да, хорошо светлые жилки найти, — мечтательно произнёс радист, поднимая глаза к потолку. — И как это вам удалось уцепиться?

    — Светлые жилки должны быть у каждого, — ответил Фомин, — без них и жить-то вроде принудительно. Не ты своей жизни хозяин, а она тебя заседлает и гнёт, куда захочет.

    — Вот и я про то же, — подхватил радист, — схватишь полсотни тысяч, ну, пусть вы тридцать семь получили, тут жизни можно не так опасаться, не согнёт!"

    Мы видим, что молодой радист боится жизни и полагает, что деньги смогут защитить человека от неожиданных поворотов судьбы. Старый горняк видит путь человека иначе: он не боится жизни, он считает, что без "заветных думок" жить — "как скоту неосмысленному":

     "Ежели ты себя в жизни так направил, чтобы вместе со всеми лучше жить, и на то ударяешь, тогда ты человек настоящий".

    "Только знание жизни настоящую цену даёт и широкий простор в ней открывает".

    "По-моему, вот как: знание — это не то, что тебе в голову в обязательном порядке набьют, а что ты сам в неё положишь с любовью, не спеша, выбирая как цветы или камни красивые. Тогда ты и начнёшь глядеть кругом и с интересом и поймёшь, как она, жизнь-то, широка, да пестра, да пресложна. И житьишко твоё станет не куриное, а человечье, потому человек — он силён только дружбой да знанием и без них давно бы уже пропал".

    Ивану Ивановичу удаётся заронить здоровое зерно в душу молодого радиста. Когда старый забойщик выписывается, радист говорит: "…Иван Иванович уехал — так что-то оборвалось во мне, будто отца проводил. <…> Какой старикан хороший! Около него и жизнь полегче кажется. Было бы таких людей побольше, и мы побыстрей до настоящей жизни доходили…"

    

    Вторая вставная новелла — рассказ Фомина о находке лунного камня

    На горький вопрос Александрова, где искать настоящий путь для человека, который потерял профессию и смысл жизни, Фомин отвечает, что есть верная указка — красота. Но жизнь Александрова потеряла яркость: "Сейчас для меня всё серым кажется, потому что внутри серо!"

    Тогда Фомин и припоминает историю, заставившую потерявшего надежду геолога встрепенуться. Она достаточно короткая, её можно процитировать полностью.

     "— …Вспомните, как шли мы в тридцать девятом от шиферной горы сквозь тайгу голодом. Припозднились на разведке, продукты кончились, снег застал… <…> Помните, перевалили мы Юрту Ворона и двое суток шли падью. Мокрый снег с дождём бесперечь, ватники насквозь, жрать нечего… <…> Точно, вечером попёрли мы из пади через сопку. Крута, ичиги размокли, по багульнику осклизаешься, а тут ещё навстречу стланик разрогатился, хоть реви. На гребнюшке ветер монгольский морозом хватанул. Покатились мы вниз едва живы. Тут место попалось, жила или дайка стоячая, вдоль неё склон отвалился, и получилась приступка, а далее, в глубь склона, пещерка не пещерка, а так, вроде навесу. Забились мы туда, дрожим, огонь развести — силов нету, дальше идти — тоже, и отдыхать невозможно — холодно. Тут уж мы не серые ли, по вашему слову, были? Куда серее, насквозь. Оно получилось наоборот. Помните, Кирилл Григорьевич?

    Геолог, ушедший в прошлое, кивнул забойщику:

    — Всё помню, рассказывайте!

    — Холод потому сильней прихватвал, что разъясневать стало. Тучи разошлись, и над дальним западным хребтом солнышко брызнуло прямиком в наш склон. Глаза у меня заслезились, я отвернулся — и обмер. Нора наша продолжалась узкой щелью, а в той щели, на выступе, будто на подставке какой, громаднейший кристалл лунного камня, с голову… да нет, побольше! Засветился огнём изнутри и пошёл играть переливами, струйками, разводами… будто всамделе взяли лунный свет, из него комок слепили, огранили, отполировали да ещё намешали туда огней разноцветных: синих, сиреневых, бирюзовых, зелёных — не перечесть. И не просто светит, а переливается, гасится да снова вспыхивает. Тут мы — шестеро нас было разного народу, молодого и старого, учёного и неучёного, — как есть голодные и мокрые, про всё забыли и перед кристаллом замерли. Будто теплее стало и есть не так хочется, когда глядишь на такую вот вещь… <…>

    — Дальше вот что. Откуда силы взялись — собрали топливо, развели костёр, обсушились ди обогрелись, чайник кипятку выдудили. Топор да молоток геологический изломали; как сумели из крепчайшей породы волшебный кристалл вырубить целёхоньким, до сих пор не пойму! Поволокли его в заплечном мешке попеременке, а он весом поболе чем полтора пуда. Судьба переменилась — конечно, это мы её переменили, как приободрились. К ночи допёрлись до зимовья, кое-какие продуктишки нашли… <…> В зимовье день отдохнули и через сутки пришли в жилое место.

    — А камень?

    — Камень там, где надлежит ему быть: в музее московском альбо ленинградском. Может быть, вещь драгоценная из него сделана и цены ей нет! Вот никогда не говори: красота — пустяк. Вовсе она не пустяк, а сила большая, через неё и жизнь в правильное русло устремляется".

    Право рассказать историю находки лунного камня автор предоставил не геологу, который был начальником партии, а простому рабочему. Тот поведал о труднейшем пути через тайгу просто и выразительно, без лишнего пафоса, но с полным пониманием тяжести обстановки. Яркая народная речь, с диалектизмами, динамичными глаголами и характерным сжатым синтаксисом делает рассказ о встрече с красотой более эффектным, чем если бы он был изложен правильным литературным языком. Не эстетствующие любители восхитились необыкновенным кристаллом, а измученные голодом и усталостью люди, выбирающиеся из заснеженной тайги. И не только восхитились, но и, как сейчас говорят, получили мощный заряд энергии, осознали ценность находки, вырубили камень и тащили дополнительную ношу весом около двадцати пяти килограммов — не для того, чтобы продать и получить за камень деньги, а для того, чтобы передать его в музей, дать тысячам людей возможность приобщиться к красоте.