Иван Ефремов - Час Быка

    — Вы повторяете ошибку психологов ЭРМ, в том числе и знаменитого тогда Фрейда. Они принимали динамику психических процессов за статику, считая постоянными, раз навсегда "отлитыми" особые сущности вроде "либидо" или "ментальности". На самом деле реально существуют лишь импульсные вспышки, которые легко координировать воспитанием и упражнением. Когда поняли эту простую вещь, начался поворот от психологии собственника и эгоиста капиталистического общества к коммунистическому сознанию. Неожиданно оказалось, что высокий уровень воспитания творит чудеса в душах людей и в устройстве общества. Пошла триггерная реакция — лавина добра, любви, самодисциплины и заботы, сразу же поднявшая и производительные силы. Люди могли бы предвидеть свой взлет, если бы вдумались, как сильны непередаваемо прекрасные предчувствия юности — доказательство врожденной красоты чувств, — которую мы носим в себе, очень мало реализуя ее в прежние эпохи.

    — Но ведь здесь отсутствует вера в людей, в лучшее будущее? — вступился за Эвизу астронавигатор.

    — Вот потому тормансиане и пришли к мистицизму, — сказала Родис. — Когда человеку нет опоры в обществе, когда его не охраняют, а только угрожают ему и он не может положиться на закон и справедливость, он созревает для веры в сверхъестественное — последнее его прибежище. В конце Эры Разобщенного Мира мистика усилилась и в тираниях госкапитализма и в странах лжесоциализма. Лишенные образования, невежественные массы потеряли веру во всемогущих диктаторов и бросились к сектантству и мистицизму. Новый поворот исторической спирали вернул большинство человечества к атеизму познания. Если провести аналогию, то сейчас самый выгодный момент, чтобы в народе Торманса поселилась новая, настоящая вера в человека.

    — Когда на Земле распространился мистицизм? — спросила Эвиза.

    — В синем цикле семнадцатого круга. Историки для тех времен пользуются периодизацией, принятой в хрониках монастыря Бан Тоголо в Каракоруме. Уединившиеся там летописцы беспристрастно регистрировали мировые события ЭРМ, пользуясь двухполосной системой сопоставления противоречивых радиосообщений. Удаленность буддийского монастыря — причина, почему там сохранились летописи, — в те времена множество исторических документов в других странах погибло. В Бан Тоголо уцелела самая полная хронология, и мы пользуемся ее календарем.

    — Великое сражение Запада и Востока, или битва Мары, было тоже в семнадцатом круге? — спросила Чеди.

    — В год красной, или огненной, курицы семнадцатого круга, — подтвердила Фай Родис, — и продолжалось до года красного тигра.

    — Забавная хронология! — сказала Эвиза. — Звучит архаически нелепо.

    — Она не так уж нелепа, как кажется на первый взгляд. Каждый круг соответствует средней продолжительности человеческой жизни и потому воспринимается не только разумом, но и чувствами.

    — А в Бан Тоголо сохранились летописи более раннего периода? — спросила Эвиза.

    — Они уходят далеко в глубь времен, за Эру Смешения Формаций.

    — В Темные Века? Тогда они приходятся между пятым и тринадцатым кругами. ЭРМ началась в пятнадцатом, — произвела быстрый расчет Чеди.

    — А кончилась в черном цикле семнадцатого круга, — добавила Родис.

    — Не пора ли прекратить изыскания, в каком бы круге мы ни находились? — предложила Эвиза. — Мы замучили Фай.

    — В год синей лошади пятьдесят первого круга, — рассмеялась Родис. — Пойдемте ко мне. Мы много размышляли в последнее время. И даже забываем потанцевать…

    Спустя неделю к Родис явился посланец Чойо Чагаса — сам начальник "лиловых" Ян Гао-Юар, или в сокращении Янгар, крупный человек с резкими чертами большого лица. Одно его имя заставляло инженера Таэля опасливо оглядываться.

    Из-под приспущенных, словно в утомлении, век пристально, в упор смотрели ясные, ничего не выражающие глаза хищной птицы, безжалостные и неустрашимые. Впоследствии инженер Таэль объяснял, что начальник "лиловых" всегда смотрит прицеливаясь. Он был знаменитый на всю планету стрелок из пулевых пистолетов, какие имели офицеры стражи и сановники Ян-Ях.

    Дерзко разглядывая гостью с Земли, впервые увиденную вблизи, Янгар передал приглашение владыки.

    Фай Родис обещала прийти через несколько минут, но начальник "лиловых" не уходил.

    — Мне приказано сопровождать.

    — Я знаю дорогу в зеленый кабинет.

    — Не туда! И мне приказано сопровождать!

    "Обстоятельства изменились", — подумала Родис. Войдя к себе в комнату, она замерла на несколько минут, чтобы сосредоточиться и собрать энергию…

    Начальник "лиловых" шел на шаг позади, не давая Фай Родис испытать его психическую стойкость.

    Чойо Чагас, ожидая их, расхаживал по красным коврам. Высокие и узкие окна пропускали мало света, создавая любимый тормансианами розоватый полумрак. Владыка на этот раз не предложил гостье сесть. Родис, не увидев подходящей мебели, скрестив ноги, опустилась прямо на ковер. Чойо Чагас поднял брови, знаком отпустил Янгара и, пройдясь взад-вперед по залу, остановился перед Родис, подозрительно и гневно глядя на нее сверху вниз.

    — Мы показывали фильмы только тем, кто жаждал знания, преодолевая неудобный путь до звездолета и риск быть захваченными вашими кордонами, — сказала Родис, не дожидаясь вопроса.

    — Я запретил общественный показ! — с расстановкой проговорил владыка. — И предупредил, чтобы вы не вмешивались в дела нашей планеты!

    — Общественного показа не было, — жестко ответила Родис. — Исполняя ваше желание, мы не демонстрировали фильмов всей планете. Вероятно, у вас есть на это причины?

    — Я запретил показывать кому бы то ни было!

    — На это не имеет право ни одно государство, ни одна планета во вселенной. Священный долг каждого из нас — нарушать такое беспримерное угнетение. Кто смеет закрывать мыслящему существу путь к познанию мира? Фашистские диктатуры прошлого Земли и других миров совершали подобные преступления, причиняя неимоверные бедствия. Поэтому когда в Великом Кольце обнаруживают государство, закрывающее своим людям путь к знанию, то такое государство разрушают. Это единственный случай, дающий право на прямое вмешательство в дела чужой планеты.

    — Может ли судить какое-то там Кольцо о конкретном вреде или пользе в чужой жизни! — в бешенстве крикнул Чойо Чагас.

    — Не может. Но запрет познавать искусство, науки, жизнь других планет недопустим. Для того чтобы установить с вами дружеские отношения и понимание, мы сделали уступку, не требуя всепланетного показа фильмов.

    Чойо Чагас издал невнятный звук и быстрее прежнего заходил по залу.

    — Мне жаль, — тихо сказала Родис, — что вы не оценили стереофильмов, привезенных нами. Они в противовес гнетущему аду, собранному вашими предками там, внизу, доказывают конечную победу человеческого разума.

    — Но контроль? Кто поручится за полную безвредность ваших фильмов? Это пропаганда чужих идей! Обман!

    — Коммунистическое общество Земли не нуждается ни в пропаганде, ни в обмане. Поймите, владыка планеты! — Родис вскочила на ноги. — Зачем это Земле? Вы умный человек, как бы ни ограничивали вас диктаторские условия! Неужели вы не чувствуете, что наше единственное желание, до того как мы тронемся в обратный путь, как можно больше отдать вам, помочь вашим людям найти путь к иной жизни… безвозмездно! Нет выше радости для человека, чем отдавать и помогать, поймите же!

    Она держала перед лицом сцепленные в порыве руки и замерла в полушаге от Чойо Чагаса, наклоняясь вперед, как воспитательница или мать тупого ребенка.

    Страстная убедительность слов Фай Родис произвела впечатление на владыку. Он глубокомысленно уставился в пол и молча повел Родис в обычное место их встреч — в зеленую комнату с черной мебелью и гадальным шаром из горного хрусталя. Там он взял свою трубку и потянул из нее дым с резким запахом, уже знакомым Родис.

    — Люди, — сказал Чойо Чагас, прикрывая веками узкие свои глаза, — тени, не имеющие значения в истории. Живут только их дела. Дела — это гранит, а жизни — песок. Таково древнее изречение…

    — Оно знакомо и мне — от наших общих предков… Но вспомните, что толпа и властитель — диалектическое единство противоположностей — раздельно не существуют. И обе стороны невежественные, садистски жестокие, озлобленные друг на друга, особенно когда назревает противоречие социальной сложности и духовной нищеты.

    — Тогда меня поражает, почему вы так заботитесь о безымянных толпах Ян-Ях? Это люди, с которыми можно сделать все, что угодно! Ограбить, отнять жен и возлюбленных, выгнать из удобных домов. Надо только применить старый, как наш и земной мир, прием — восхвалять их. Кричите им, что они велики, прекрасны, храбры и умны, и они позволят вам все. Но попробуйте назвать их тем, что они есть на самом деле: невеждами, глупцами, тупыми и беспомощными ублюдками, и рев негодования заглушит любое разумное обращение к ним, хотя они живут всю жизнь в унижении куда худшем.

    — Вы, очевидно, из фильмов, вывезенных с Земли, усвоили худший из способов управления людьми, — укоризненно сказала Родис. — Но и тогда уже нашими предками применялся другой метод: обращение к здравому смыслу людей, стремление объяснить им причины действий и доказать следствия. Тогда по глубоко заложенному в нас чувству справедливости и ощущению правоты мы сделаем гораздо больше и пойдем на трудные испытания, что и было доказано людьми прошлого. Нельзя выбирать всегда легкий путь — можно очутиться в безвыходном инферно.

    — Трудный и плодотворный путь немыслим при большом количестве людей.

    — Чем больше людей, тем больше выбор умов, соединенные усилия которых дали Земле ее ноосферу, могучую и чистую. Современный человек — результат слияния различных сходившихся в течение миллионов лет ветвей. Поэтому наследственность его хранит множество психологических сущностей и разница между индивидами очень велика. В этом ключ к совершенствованию и преграда для превращения человечества в муравьиное общество. Слияние различных типов психологических структур, которые всегда будут вести себя по-разному в общем потоке культуры, — величайшее чудо и свидетельство прекрасных качеств человека в направляющих рамках общественного сознания.

    — А миллиарды дураков и психопатов, дробящих истину на мелочные откровения и создающих великую путаницу мнений? Один мудрец писал о знании как о жире, засоряющем мозг. Оно у них такое. Зачем им жить, тратя последние ресурсы планеты?

    — Вы уже добились неуклонного падения рождаемости среди вашей интеллигенции. Вы стремитесь избавить людей от привязанностей, чтобы превратить их в орудие угнетения и власти! Что ж, это естественный результат тиранического отношения к людям.

    — Сведения, полученные от инженера Толло Фраэля! — воскликнул Чойо Чагас, будто уличая Родис. — Кстати, он знал о передачах стереофильмов?

    Тошнотворное чувство необходимости лгать подступило к Родис. В мире Торманса неуклонное соблюдение законов Земли всегда могло привести к тяжелым последствиям.

    — Я давно догадалась, что он обязан доносить, — уклончиво ответила она.

    Чойо Чагас по-иному понял мелькнувшее в лице Родис отвращение и самодовольно усмехнулся. Родис стало ясно, что угроза Таэлю миновала. Она опустила глаза, чтобы скрыть малейший оттенок своих эмоций от зорко следившего за ней Чойо Чагаса.

    — Ответьте прямо, могли бы вы меня убить? — спросил вдруг он.

    Родис уже не удивлялась внезапным скачкам мыслей Чагаса.

    — Зачем? — спокойно спросила она.

    — Чтобы устранить меня и ослабить власть.

    — Устранить вас! На вашем месте мгновенно окажется другой, еще хуже. Вы-то хоть умны…

    — Хоть! — с гневом вскричал владыка.

    — Ваша общественная система не обеспечивает приход к власти умных и порядочных людей, в этом ее основная беда. Более того, по закону, открытому еще в Эру Разобщенного Мира Питером, в этой системе есть тенденция к увеличению некомпетентности правящих кругов.

    Чойо Чагас хотел возразить, сдержался и вкрадчиво спросил:

    — А технически — могли бы убить? И чем?

    — В любой момент. Приказать умереть.

    — Я тоже могу вас истребить в мгновение ока!

    Родис пожала плечами с чисто женским презрением.

    — В этом случае командир нашего звездолета обещал срыть поверхность всей Ян-Ях на километр вглубь.

    — Но вы не совершаете убийств! И наверняка запретите ему!

    — Меня тогда не будет в живых, — улыбнулась Родис, — а он командир!..

    Чойо Чагас задумчиво постучал пальцами по столу, и как бы в ответ тихо прозвенел невидимый колокольчик.

    По тому, как встревожился председатель Совета Четырех, Фай Родис стало ясно, что сигнал возвещает о чем-то очень важном. Она поднялась, но владыка, смотревший в аппарат, скрытый от Родис стенкой резного дерева, властно указал ей на кресло…

    — Вас вызывает ваш корабль. К Ян-Ях приближается звездолет. Земной?

    — О нет! — воскликнула Родис так уверенно, что владыка посмотрел на нее с подозрением. — Я не жду его скоро, — добавила она, поняв его мысли.

    — А вы можете связаться с этим новым пришельцем?

    — Конечно, если их планета входит в Великое Кольцо.

    — Я хочу присутствовать!

    Родис достаточно узнала обычаи Торманса. Владыку нельзя приглашать ни к себе, ни в какое другое место. К нему являются только по его зову.

    Примчался Вир Норин с двумя СДФ. В зеленой комнате с неизменно поражавшей тормансиан реальностью возникла кабина "Темного Пламени" со звездолетчиками, собравшимися по тревоге. Олла Дез манипулировала селектором волн. Сигналы приближавшегося корабля были вне спектра Великого Кольца. Вот Олла Дез потянула на себя черный рычаг в верхней части пульта и одновременно нажала ногой красную педаль, включая и вычислительную и памятную машины для расчета необычайного спектра передачи.

    Кабина наполнилась протяжным дрожащим звоном ненастроенной несущей волны. На большом экране в кабине звездолета замелькали, строясь и рассыпаясь, куски изображений. Чойо Чагас прикрыл глаза, чтобы не поддаться приступу головокружения. Мелькание замедлилось, части раздробленной картины застревали в экране, словно пойманные в сети. Наконец из них сложилось видение необычайного корабля. У него было четыре плоскости из нескольких слоев грандиозных труб, перекрещивавшихся на гигантском продольном цилиндре, как четыре музыкальных органа, соединенных в косой крест. В трубах пульсировало бледное пламя, кольцом обегавшее все сооружение.

    Изображение звездолета выросло, поглотило весь экран, растворилось в нем. Остался лишь серповидный выступ продольного цилиндра на фоне бездонной черноты космоса. Из полулунной выемки вылетали и уносились вперед светящиеся, подобные восьмеркам, знаки. Они чередовались в вертикальной и горизонтальной ориентировке, шли то отдельными группами, то непрерывной цепью. Видение продолжалось не более минуты и сменилось картиной внутреннего помещения корабля. Три плоскости пересекались под разными углами — чуждая архитектура с трудом угадывалась в ракурсе передатчика.