А. И. Шалимов. Дар Ветер среди нас

    В поразительной способности заставить читателя поверить в почти осязаемую реальность прекраснейшего мира, созданного фантазией писателя, одна из особенностей творчества Ефремова. Мне не раз приходилось слышать от людей разного возраста и разного кругозора и в нашей стране и за рубежом о чисто эмоциональном воздействии на них многих страниц в книгах Ефремова. Это воздействие облекалось в разные слова, более или менее точно характеризировавшие сами переживания: говорилось о необыкновенном волнении, возникавшем во время чтения, о трепете, далее о слезах восторга, застилавших глаза… Вероятно, все это было гораздо сложнее, но такие переживания очень трудно передать словами. О них знают лишь читатель, да страницы книги, а еще вероятно, автор, потому что, почти наверное, он испытал нечто подобное в наиболее счастливые минуты творчества, над самыми удачными страницами рукописи.

    Могу признаться, меня многие страницы в книгах Ефремова тоже ввергали в продолжают ввергать в "трепет волнения". "Туманность Андромеды" я перечитывал много раз и каждый раз находил в ней для себя что-то новое, и, казалось, все глубже проникал в замысел автора. И каждый раз многие места книги волновали, заставляли сопереживать… Твердо уверен, что к "Туманности" буду возвращаться снова и снова, именно потому, что новые встречи с ее героями, которых фантазия автора облекла для меня, в плоть и кровь которых я уже знаю и хочу узнать еще лучше, дарят радость… Как встреча с каждым настоящим очень хорошим человеком!..

    Пути литературных творений извилисты и во многом загадочны, продолжительность их "жизни" в активном взаимодействии с читателем переменчива. Очень трудно предсказать заранее, сколько лет читательского внимания суждено книгам того или иного автора. Социологи утверждают, что лишь одна из ста издаваемых ныне книг активно "живет" более года и лишь одна из десяти тысяч — более десяти лет. Однако уже сейчас можно утверждать, что книги Ефремова будут жить очень долго. И не только потому, что они сразу нашли путь к читателю, уже выдержали огромное количество переизданий, переведены на многие языки…

    Фантастическая литература вообще "живуча"… Сквозь хаос пожаров и войн, сквозь все уничтожавшие "потопы" минувших веков дошли к нам, живут и до сих пор переиздаются творения великих фантазеров и мечтателей прошлого — Гомера, Платона, Данте, Рабле, Свифта… Увлекавшие читателей в конце XVIII века книги о настоящих путешествиях и реальных приключениях на суше и на море давно пылятся на полках книгохранилищ, а выдуманная история Робинзона, созданная фантазией Даниеля Дефо, продолжает жить…

    Еще более показателен пример Жюля Верна. Великий француз творил во вторую половину прошлого века. Однако и ныне суммарные тиражи ежегодных переизданий его книг по-прежнему далеко опережают иных писателей, в том числе и современных, а по общему количеству книг одного автора, изданных на Земле за всю историю литературы, Жюль Верн занимает одно из первых мест в первом десятке авторов всех времен и народов.

    В чем тут дело? Магия неведомого, магия тайны, которой проникнуты романы Жюля Верна? Или то, что Жюль Верн из XIX века разглядел нашу эпоху, сумел впервые ярко показать главного героя и творца технического прогресса и НТР — смелого исследователя, талантливого инженера, гениального ученого? Или за всем этим скрывается еще нечто неуловимое?

    А может быть, все гораздо проще… Ведь превращение нашего далекого человекообразного предка в Человека разумного завершилось именно тогда, когда он начал думать, мечтать, фантазировать, ибо фантазии стали мотором выживания, совершенствования, развития на грандиозном и жестоком пути восхождения по ступеням создаваемых им цивилизаций. И до нынешних дней почти все мы подсознательно сохраняем присущую человеку, врожденную в него самой эволюцией тягу и страсть к непознанному, к тому, что еще таится за пределами опыта, что поджидает впереди, следовательно — к будущему в первую очередь… Современная фантастика, будучи зеркалом тревог, разочарований, сомнений и надежд нынешних поколений, позволяет читателям в той или иной степени удовлетворять врожденную заинтересованность неведомым. Отсюда ее популярность, как литературного потока в целом. Ну, а фантастика Ефремова и, прежде всего, "Туманность Андромеды" это уже не зеркало, а окно, распахнутое в отдаленное будущее (или в прошлое, когда речь идет о его исторической Фантастике). Желающих заглянуть в это окно, естественно, много, и в обозримом будущем их едва ли станет меньше.

    Знаю, я отнюдь не одинок в своем отношении к романам, героям, социальным, нравственным и эстетическим концепциям творчества Ивана Антоновича Ефремова. Отсюда и убежденность, что книгам и героям Ефремова суждена очень долгая жизнь. Что же касается воспитательного значения его книг — их влияние на подрастающее поколение переоценить невозможно. Книги Ефремова увлекли не одного из первых космонавтов на их труды и свершения… Безгранично раздвинув пределы Ойкумены, эти книги надолго останутся маяками пространства и времени, маяками, зовущими дальше к новым свершениям во имя Человека и Человечества. Дальше и дальше за пределы Ойкумены Ефремова…

    Ставшие всеобщими прекрасные человеческие качества землян Эры Великого кольца — героев социальных утопий Ефремова — их искренность и прямота, постоянная взаимная доброжелательность, основанная на полном доверии друг к другу, их смелость, доходящая до самоотверженности, доброта и великолепное умение владеть собой — своим разумом и телом при любых обстоятельствах, их мудрость, не исключающая умения веселиться и радоваться, страдать и любить — все эти качества вовсе не являются чем-то принципиально новым, выдумкой автора утопий.

    Ефремов говорит лишь о наиболее полном раскрытии качеств, органически свойственных, человеку, свойственных высокоорганизованной материи человеческого мозга. Качества эти спорадически проявлялись у некоторых людей и раньше; в еще большей степени они проявляются у наших современников. Однако все это — только отдельные вспышки, огонь еще не разгорелся. Далеко не всегда они получали необходимое развитие и поддержку в процессе воспитания, образования. Зачастую эти вспышки оказывались безжалостно подавленными обстоятельствами, особенностями обстановки и жизненной ситуации. Отходя на второй план, они нередко угасали в столкновениях с совершенно иными качествами, пышно расцветавшими в минувшие эпохи в условиях дикости, варварства, невежества, взаимной вражды за право выжить, существовать, сохранить потомство и место под солнцем. Реминисценции отрицательных нравственных качеств, отнюдь не украшающих человека эпохи НТР и нередко скрываемых до поры до времени под маской внешней добропорядочности, необыкновенно живучи… Их постоянное устранение из сферы людских отношений является одной из труднейших задач воспитания, стоящей перед всем человечеством.

    Ефремов показал на своих ювелирно сработанных моделях и пример успешного решения подобной задачи ("Туманность Андромеды", "Сердце Змеи") и обратный пример ("Час Быка"). Две взаимоисключающих модели, вынесенные в далекую от наших дней эпоху, а сколь они актуальны ныне на нашей небольшой планете, разделенной на сообщества и группировки с разными социальными идеалами, устремлениями, с разными целями и противоположными способами их достижения. Наш идеал, идеал наших друзей из стран социалистического содружества, из многих развивающихся стран, — коммунистическое завтра Великого кольца разума. Но разве не возникали совсем недавно и не продолжают возникать на Земле понурые и трагические сумерки "Часа быка", длящиеся годами и десятилетиями? Фашизм, расизм, человеконенавистничество! Их остатки еще жарко тлеют под буржуазной респектабельностью старой Европы, испытавшей на себе весь ужас гитлеровского "Часа быка"! "Час быка" пришел в 1973 году в Чили, он еще продолжается в Парагвае, Сальвадоре, на Гаити, в некоторых государствах Азии… Его зловещими сумерками продолжают угрожать миллионам людей неофашисты.

    В нынешней необычайно сложной, взрывчатой, противоречивой, стремительно меняющейся обстановке человеческая мудрость, мудрость правительств, которым народы вручают свою судьбу и судьбу всей планеты, мудрость самих народов, поставивших главной целью борьбу за сохранение мира на Земле, мудрость молодежи, которая должна будет принять на себя ответственность за ближайшее будущее — наиболее надежные гарантии успешного преодоления преград на пути марафона человечества к Великому кольцу разума. "Туманность Андромеды" Ефремова дарит участникам марафона заряд оптимизма; она как глоток кислорода на трудном пути. И участники марафона будут обращаться к ней снова и снова…

    Однако воспитательная и социальная значимость книг Ефремова не исчерпывается сказанным. Читатели не могут не сопоставлять героев Ефремова со своим окружением, а иногда и с собственным я… Тогда не помогают маски внешней респектабельности и кажущейся добропорядочности: ханжество, лживость, демагогическое пустословие, ловкое интригантство ради собственной маленькой карьеры, дремучая тупость, маскирующаяся под принципиальность, хамство, выдаваемое за прямоту "широкой натуры", выступают во всей их отвратительной наготе.

    Да, есть люди и их еще немало, которые не любят книги Ефремова, бранят "Туманность Андромеды", отрицают почти все, написанном им. "Герои Ефремова — выдумка, схема, никогда таких не было и не будет, и не нужны они на Земле; скучно будет жить с ними рядом!" — утверждают отрицатели Ефремова.

    Ложь это, лицемерие и ханжество. Героев Ефремова органически не принимают те "читатели", которые не в состоянии вообразить, что человек может полностью избавиться от нравственных пороков, раскрыть свойственную ему духовную красоту. Они — либо люди ущербные, надломленные жизнью, слабые и потому не способные подняться над затягивающей их тиной неомещанства, либо — лицемеры, для которых страницы ефремовских книг — лазерный луч, насквозь просвечивающий их загнившую неомещанскую сердцевину. И если первых Ефремов жалел и как-то старался им помочь, то вторых он презирал умом и сердцем геолога, путешественника, мыслителя, презирал и ненавидел, ибо понимал прекрасно, что равнодушие, лицемерие, зависть, ложь, стяжательство, хамство — все эти разновидности подлости, оставленные людям в наследство сумерками прошлого, неминуемо открывают заслоны Часу быка.

    Он, конечно, был немного Дар Ветром, среди нас… Но только потому, что приподнял завесу над прекрасной эпохой Дар Ветра, и уж совсем не потону, что сознательно или бессознательно сделал Дар Ветра внешне похожим на себя. Глазное заключалось в том, что он сам обладал многими из тех качеств, которые хотел видеть в людях, теми прекрасными, подлинно человеческими качествами, которыми так щедро наделял своих героев. Это находило выражение в его удивительном обаянии, часто скрываемом за внешней суровостью, в бескомпромиссной честности и прямоте и по отношению к окружающим, и по отношению к самому себе. Как Дар Ветер он ценил в людях прямоту и отвагу, не выносил лицемерия и лжи, как все люди эпохи Великого кольца, был откровенен, доброжелателен, мудр и как они поклонялся красоте — красоте тела, разума, природы. Скорее всего, именно эти качества человека завтрашнего дня Земли, преломленные через призму его творческого видения, и позволили ему создать произведения не только подлинно новаторские, высокогуманные, послужившие детонатором новой волны научной фантастики, но и способные глубоко волновать читателей всех возрастов.

    Недавно мне довелось побывать в Монгольской Народной Республике. Во время многодневной поездки по Гоби-Алтайскому аймаку на юго-западе страны мы пересекли Шаргын-Гоби, где некогда работали палеонтологические экспедиции Ефремова^[2]. На одной из стоянок чабанов на окраине Шаргын-Гоби нас — группу монгольских и советских писателей познакомили с пожилым монголом — человеком очень уважаемым в этих местах, заслуженным скотоводом республики. Он был сдержан и немногословен, как все тамошние старики полон глубокого внутреннего достоинства, которое приходит с годами нелегкого труда, большого жизненного опыта и осознанием собственной значимости в степном мире, где прошла его жизнь. Он неторопливо рассказал нам о стадах, которые пасут на отгонных пастбищах возле гор его сыновья и племянники, о заготовке кормов на зиму, о приплоде молодняка, о выполнении государственных поставок — их скотоводческая бригада — передовая в сельскохозяйственном объединении сомона… Чуть позднее, уже за столом, обильно уставленным дарами гобийской кухни, когда пришлось отдавать дань традиционному монгольскому гостеприимству, я спросил нашего хозяина-аксакала не знает ли он кого-нибудь в этих местах, кто три с половиной десятилетия назад работал в экспедициях Ефремова.

    — О-о, — сказал он и его выцветшие глаза заблестели, — о-о, повторил он, внимательно глядя на меня, — значит ты тоже знаешь… Ивана Антоновича… Я, — он ударил себя в грудь, — я сам работал с ним… Давно… Когда молодой был…

    — Расскажите, — попросил я, — как вы с ним работали?

    Он задумался, потом, постепенно оживляясь, стал рассказывать:

    — Хорошо работали… Да… Ивана Антоновича хорошо помню… Да… Большой человек!.. Хороший человек… Все сам умел делать… Палатку поставить, костер разжечь… Машину умел водить. Сломалась… Сам ремонтировал… Сам кости находил. Сам, вместе с нами, кости из земли вынимлал. Улан-Батор большой музей есть. Знаешь?

    — Знаю. Был там.

    — Туда мы самые большие кости привезли. Иван Антонович своими руками самый большой скелет там собирал.

    — Видел его. Скелет тарбозавра — огромного хищного ящера. Там написано, что его нашла экспедиция Ефремова.

    — Да… Мы нашли… Он… Целый тот зал со скелетами — это все он… Задумал и сделал.

    — Этот зал теперь называют ефремовским…

    — Да… ефремовский… Это правильно… Понимаешь, он такой человек был… Очень правильный человек — большой начальник… А каждый простой человек мог к нему придти… Он слушал и всегда помогал… Живой еще?

    — Нет. Умер в Москве одиннадцать лет назад.

    Старик вздохнул и глаза его снова потускнели:

    — Умер… Я теперь старше его… Да… Приезжал бы еще в Гоби, может не умер бы… В Гоби человек долго живет… Придешь на его могилу, поклонись от всех монголов…

    Я был тогда так поражен этой встречей и рассказом старика, что не записал его имени. Спохватившись на следующий день, принялся спрашивать у моих спутников. Оказалось, что имени аксакала никто не запомнил. Да, может быть, это и не так важно. Память об Иване Ефремове хранит множество людей; теперь я знаю, что и в далекой Монголии те, с кем он встречался, помнят и чтут его так же, как и мы…

    Когда в редкие свободные минуты я даю волю фантазии, я иногда думаю об авторе "Туманности Андромеды" как… о пришельце из нашего будущего. А что если?.. Может действительно заведующий внешними станциями Земли Дар Ветер договорился в Академии пределов знания и… побывал у нас? Он просто не мог выбрать иную эпоху для своего путешествия. Они там — в своем будущем — великолепно знают историю Земли и помнят, как начиналась коммунистическая эра. Прибыл он с некоторым опережением, чтобы "акклиматизироваться" до начала самых важных событий, потом прошел вместе с нами по дорогам революции и строительства; немного позднее — в очень трудное время — чуть-чуть намекнул, откуда он и что знает, подсказал ученым несколько идей, реализация которых, с его точки зрения, запаздывала, и, зная о том, что ближайший отрезок пути будет прямым и сравнительно ровным, что значительная часть землян выходит на столбовую дорогу, ведущую к коммунизму, тихо и незаметно удалился… К себе в свое настоящее…

    Думаете, это шутка, литературный прием? Быть может… И все-таки, когда думаю об этом, мне начинает казаться, что думаю вполне серьезно. И тогда хочется добавить:

    — Спасибо… Спасибо тебе, Дар Ветер…

    

2. И. А.Ефремов трижды возглавлял палеонтологические экспедиции в МНР - осенью 1946 года, в 1948 по 1949 годах. Его экспедиции покрыли густой сетью маршрутов Южную и Заалтайскую Гоби, а на крайнем западе достигли Шаргын-Гоби и озера Хара-Ус-Нур. Многочисленные обширные раскопки на "кладбищах костей" вымерших обитателей этих мест помогли открыть скелеты меловых динозавров, водных черепах, гигантских крокодилов, остатки исполинских таксодиевых лесов, в которых стволы деревьев достигали 3,5 м в диаметре. И. А. Ефремову удалось доказать, что Гоби - эта древнейшая суша планеты - в мезозое не была пустыней. Ее покрывали тропические леса и прерии с обширными озерами и полноводными реками. Теплый и влажный климат способствовал буйному развитию жизни.