Иван Антонович Ефремов - великий мыслитель, ученый, писатель фантаст научные труды, философская фантастика, биография автора
Научные работы

Научные труды

Научно-популярные статьи


Публицистика

Публикации

Отзывы на книги, статьи

Литературные работы

Публикации о Ефремове


Научная фантастика
Романы
Повести и рассказы

 
 

Иван Ефремов - Звездные корабли

 
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10,
 

    Давыдов не шевелясь слушал друга, рука его застыла на штанге бинокуляра.

    — Такова теория, — продолжал Шатров. — Я только что вернулся с места гибели своего бывшего ученика, где разыскал его рукопись. Он погиб в сорок третьем году… — Шатров остановился, зажег папиросу. — Так, теория показывает нам только возможность, — подчеркнул он последнее слово, — но еще не дает права считать невероятное за реальный факт. Но когда мы видим сцепление двух совершенно независимых наблюдений, это показывает, что мы на верном пути. — Шатров картинно выпрямился и задрал вверх подбородок. — В теории моего ученика прямо сказано, что приближение солнечной системы к центральным сгущениям ветви внутренней спирали Галактики произошло примерно семьдесят миллионов лет назад!

    — Ехидная сила! — Давыдов употребил свое излюбленное ругательство.

    Шатров торжественно продолжал:

    — Одно невероятное, сцепившись с другим, превращается в реальное. Я полагаю, что вправе утверждать: в меловом периоде произошло сближение нашей планетной системы с другой, населенной мыслящими существами — людьми в смысле интеллекта, и они переправились со своей системы на нашу, как с корабля на корабль в океане. А затем в громадном протяжении протекшего времени эти корабли разошлись на неимоверное расстояние. Они — те, с другой звезды — были на нашей Земле недолго и не оставили поэтому заметных следов. Но они были, и они могли преодолевать межзвездное пространство за семьдесят миллионов лет до того, как мы также подошли к этому… Имеете возражения?

    Давыдов встал, молча поглядел на друга и протянул руку:

    — Вы меня убедили, Алексей Петрович. Но не все еще ясно. Ну, например, зачем им было попадать сюда, именно на нашу Землю, эту маленькую козявку среди звезд и планет? Есть и еще вопросы, но основное, по-моему, достаточно убедительно. Неслыханно, невероятно, но реально. Однако как вы думаете: можно ли опубликовать?

    Шатров замотал головой:

    — Ни в коем случае! Поспешность убьет все. Для такого открытия она недопустима.

    — Верно, верно, друже. Всегда умнее выждать, чем забегать вперед. Но выждать подготовленными ко всему! Необходимо добыть аргументы настолько веские, как наш "аргумент" в Ленинграде!

    Шатров вспомнил "аргумент", который хранился в углу кабинета Давыдова во время их совместной работы.

    Это была массивная железная стойка от каркаса скелета, которой Давыдов грозился вразумлять упрямого и увлекающегося друга при их постоянных спорах. Шатров невольно улыбнулся:

    — Как же, помню! Вот именно. Отсюда и начинается вторая часть моего дела к вам. Я не геолог, не полевой работник — я кабинетный схимник. А это предприятие под силу только вам и никому другому. Ваш авторитет…

    — Ха-ха! Словом, надо раскапывать место побоища звездных пришельцев с динозаврами… Ну и ну!

    Давыдов задумался, потом медленно заговорил:

    — Интересное место этот Сикан. А для нас, палеонтологов, там ведь черт знает что! Вы знаете, конечно, Алексей Петрович, что там одновременно существовали в конце третичного периода древние и новые формы вымерших млекопитающих. Дикая смесь того, что в других местах Земли вымерло уже десятки миллионов лет назад, с тем, что недавно появилось. А самое то место! — воодушевился Давыдов. — Высокие снеговые горы, холодные плоскогорья, сухие и пустынные, а между ними — глубочайшие долины с роскошной тропической растительностью. Непроходимые пропасти, разделяющие селения. От одной деревеньки до другой, скажем, два километра, но между ними лежит чудовищно глубокая долина, и жители этих двух селений никогда не встречаются друг с другом, хотя и могут видеть соседей издалека. Странные, неизвестные еще науке звери живут в густых лесах, на дне долин, а наверху воют холодные бури. Там начинаются величайшие реки Индии, Китая, Сиама — Брамапутра, Янцзы, Меконг. Изумительное место! Но представляете себе этот стык Тибета, Индии, Сиама и Бирмы? Хо-хо! Разве империалисты пустят туда ученых коммунистов? Где уж пытаться науке проникнуть туда! [Время действия рассказа 1946 год.] — Давыдов вытащил огромные старые часы. — Еще нет двух. Что значит большое переживание: кажется, будто весь день прошел! — Он встал и подал Шатрову кольцо с ключами. — Коробку спрячьте в этот шкаф, слева… Что бы там ни было, но мы обязаны сделать все, что возможно. Пойдем узнаем, не примет ли нас Тушилов… Вы надолго в Москву, Алексей Петрович?.. До выяснения? Значит, с неделю пробудете — раньше вряд ли что-нибудь решится. Остановитесь у меня, конечно? Я сейчас позвоню секретарю и потом домой, что задержимся.

    В просторной, скромно меблированной квартире Давыдова было тихо. Сквозь огромные окна проникал синеватый полусвет летних сумерек. Шатров, сгорбившись, долго молча ходил взад и вперед. Давыдов угрюмо откинулся в кресле перед своим большим письменным столом.

    Друзья размышляли, каждый по-своему. Не хотелось зажигать свет, как будто медленно наступавшая в комнате темнота умеряла их огорчение.

    — Завтра я уеду, — наконец проговорил Шатров, — больше мне нельзя задерживаться, да и не к чему. Отказ бесповоротный. Впрочем, вряд ли могло быть иначе. Наши потомки разберут это дело, когда исчезнут проклятые эти границы.

    Давыдов, не отвечая, смотрел в окно, где над крышей соседнего дома робко загорались мелкие и тусклые звезды городского неба.

    — Горько стоять, как нищему, у порога великого открытия и не иметь возможности войти! — опять заговорил Шатров. — Не будет мне теперь покоя до конца дней, и не утешат никакие другие достижения!

    Давыдов вдруг потряс над головой сжатыми кулаками:

    — Мы не можем поступиться этим! И нам помогут! Черт с ним, с Камом! В конце-то концов, какая уверенность, что там, где сохранились остатки убитых "ими" динозавров, мы найдем следы "их" самих? Никакой. Раз "они" явились к нам зачем-то, то вовсе не обязательно "им" было сидеть на одном месте. Почему бы не поискать в меловых отложениях у нас? И заранее могу сказать: если подобные остатки есть, то их можно найти только в системах высоких и молодых горных хребтов. В Каме находка не случайна. Почему? Да потому, что там, где земная кора расколота на бесчисленные небольшие участки, из которых одни поднимаются, другие опускаются, только там разные маленькие и случайные отложения могут сохраниться от неминуемых перемываний и размываний. Если какая-нибудь маленькая впадина начала опускаться еще в мелу и потом так и осталась впадиной среди гор, там, под слоями все нарастающих наносов, может уцелеть то, что в других местах, на равнине, будет перемыто, переотложено и разрушено. У нас есть подходящие для этого места в горах Казахстана, Киргизии, Узбекистана, вообще Средней Азии. Эти горы как раз относятся к великой эпохе альпийского горообразования[Альпийское горообразование — последний период горообразования в истории Земли, когда возникли высочайшие горные страны современности.], начавшегося в конце мелового периода. У нас есть где искать, но надо знать, что искать, иначе…

    — Ей-ей, не понимаю вас, Илья Андреевич! — перебил Шатров. — Разве не ясно, что… вернее — кого искать?

    — Вот и неверно. Нам надо решить, каков облик этих пришельцев, что они такое — может быть, протоплазма какая-нибудь, не могущая сохраниться? Это раз. И что они делали здесь — два. Первое поможет понять, с какими остатками мы можем столкнуться при раскопках, второе — где легче можно натолкнуться на их остатки, если они есть вообще. По каким местам нашей планеты должны они были бродить? Ох, если вдуматься, наше предприятие попахивает безнадежностью… Но это, конечно, не значит отказаться! Так вот, разделимте задачу, как в добрые старые времена, когда писали совместные работы. Вы берете биологическую сторону — первый вопрос. Я возьму второй и вообще всю геологию, направление и развитие поисков. Кое-какие мыслишки у меня есть — ведь я исследовал все наши громадные среднеазиатские местонахождения динозавров.

    — Вы задали мне нелегкую задачу! — воскликнул Шатров. — Мало ли какие формы жизни могли существовать в иных мирах! Тут, пожалуй, никому не под силу решить что-либо определенное, ей-ей.

    — Гниль, гнусь и жалкая интеллигентщина! — внезапно разъярился Давыдов. — Конечно, задача трудна, потому что нет фактов, надо идти только умозрительно. Вся надежда на мощь ума. Проломить стену. Но если ваша голова не сообразит ничего путного, то кто же еще из нашего наличного состава одолеет это? А потом, о разных формах жизни — всяких там каменных или металлических существах, — это вы оставьте писателям. Нам не к лицу. Помните об энергетики жизни — она сложилась не случайно, а вполне закономерно. Основные положения, по-моему, следующие, и из них нам и надо исходить, чтобы оставаться учеными до конца. Строение живых существ не случайно. Во-первых, единство материи Вселенной доказано — всюду и везде девяносто два основных элемента, как и на нашей Земле. Доказана общность химических и физических законов во всех глубинах мирового пространства. А если так, то, — Давыдов стукнул кулаком по столу, — живое вещество, состоящее из наиболее сложных молекул, в основе своей должно иметь углерод — элемент, способный образовывать сложные соединения. Во-вторых, основа жизни есть использование энергии излучения Солнца, использование наиболее распространенных и эффективных химических кислородных реакций. Так?

    — Все верно, — кивнул Шатров, — но пока…

    — Одну минуту. Чем сложнее строение молекул, тем легче они распадаются при повышении температуры. В веществе раскаленных звезд вообще нет химических соединений. В менее сильно нагретых звездах, как, например, в спектрах холодных красных звезд, в солнечных пятнах, мы обнаруживаем лишь простейшие химические соединения. Поэтому можно утверждать, что появление жизни в любой, самой необычной ее форме может быть только при сравнительно низкой температуре. Но не очень низкой, иначе движение молекул замедлится чересчур сильно, химические реакции перестанут происходить и энергия, нужная для жизни, не будет производиться. Следовательно, заранее, без всяких особых допущений можно говорить об узких температурных пределах существования живых организмов. Не буду утруждать вас длительными рассуждениями, вы и так легко поймете, когда я скажу, что эти температурные пределы определяются еще точнее: это те пределы, в которых существует жидкая вода. Вода — носитель основных растворов, посредством которых осуществляется жизнедеятельность организма.

    Жизнь для своего появления и постепенно нарастающего усложнения требует длительного исторического, эволюционного развития. Следовательно, условия, необходимые для ее существования, должны быть устойчивыми, длительными во времени, в узких пределах температуры, давления, излучения и всего того, что мы понимаем под физическими условиями на поверхности Земли.

    А что касается мысли, она может появиться только у весьма сложного организма, с высокой энергетикой, организма, в известной мере независимого от окружающей среды. Значит, для появления мыслящих существ пределы еще уже — это как бы узкий коридор, проходящий через время и пространство.

    Возьмите, например, растения с их синтезом углерода при помощи света. Это энергетика более низкого порядка, чем у животных с их кислородным горением. Поэтому растения хотя и достигают колоссальных размеров, но при условии неподвижности. Движения могучего и быстрого, как у животного, у больших растений быть не может. Не та машина, грубо говоря.

    Итак, жизнь в той же общей форме и тех же условиях, как на Земле, не случайна, а закономерна. Только такая жизнь может проходить длительный путь исторического усовершенствования, эволюции. Следовательно, вопрос сводится к оценке возможных эволюционных путей от простейших существ до мыслящего животного. Все другие решения — бред, беспочвенное фантазирование невежд!

    — Строго, Илья Андреевич! Я вовсе не отказываюсь думать над этим вопросом. И все, что придет в голову, буду сообщать вам…

    — Илья Андреевич, вас к телефону. Уже который раз звонят, но вы отсутствовали несколько дней.

    Давыдов яростно крякнул, оторвавшись от корректуры. Большая кипа гранок топорщилась на столе с приколотым сверху листом: "Проф. Давыдову, срочно! Просьба не задержать!" Под гранками лежали две статьи, присланные на отзыв и уже задержанные профессором. За несколько дней, потраченных на попытку добиться разрешения экспедиции в Кам, накопилось много срочной работы — той работы, которая облепляет каждого крупного ученого и не имеет прямого отношения к его исследованиям. На квартире Давыдова лежала толстая диссертация. Диссертант ожидал рецензии. Через три часа должно было состояться длинное заседание. Явился препаратор с просьбой осмотреть работу и дать указания для ее продолжения. И в то же время нужно было написать несколько писем для осуществления необычайного шатровского дела.

    Профессор, вернувшись к столу после разговора по телефону, схватился за корректуру. Перо черкало сердито и резко, отрывистые ругательства сыпались на корректоров. Наконец у Давыдова строчки стали сливаться в глазах, он пропустил две поправки и понял, что нужно сделать перерыв.

    Давыдов потер глаза, потянулся и вдруг запел громко и неимоверно фальшиво на однообразный, унылый мотив:

    — "Ой ты, Волга-матушка, русская река, пожалей, кормилица, силу бурлака!"

    В приоткрытую дверь стукнули. Вошел профессор Кольцов, заместитель директора института, в котором работал Давыдов. На лице Кольцова, обрамленном короткой бородкой, блуждала язвительная усмешка, а темные глаза печально смотрели из-под длинных, загнутых, как у женщины, ресниц.

    — Жалобно поете, сэр! — усмехнулся Кольцов.

    — Еще бы! Невпроворот работы, мелких делишек, к настоящему делу не подойти. Чем старше становишься, тем больше наматывается разной чепухи, а силы уже не те, ночами трудно сидеть… Мышиная возня! — прогремел Давыдов.

    — Пфф, сколько шуму! — поморщился Кольцов. — Вы тащить можете, сэр, у вас фигура могучая — статуя командора… Ха-ха-ха! Вот вам письмо от Корпаченко из Алма-Аты. Оно вас, думаю, заинтересует.

    Небо над крышами посветлело, наступивший рано летний день боролся с желтым светом настольной лампы у раскрытого настежь окна. Давыдов закурил. Папироса уже потеряла всякий вкус, табак тяжело оседал на утомленное сердце. Но намеченная программа была выполнена — одиннадцать писем к геологам, работавшим в области меловых отложений Средней Азии, лежали на загроможденном бумагами и книгами столе. Оставалось запечатать конверты, и тогда письма уйдут с утренней почтой. Давыдов принялся надписывать адреса и не заметил, как в комнату вошла жена, по-детски протирая кулачками заспанные глаза.

    — Как тебе не стыдно! — негодующе воскликнула она. — Рассветает! А где же обещание не сидеть ночами? Ведь сам жаловался на усталость, на потерю работоспособности… Фу, как нехорошо!

    — Я уже кончил… Вот видишь — пять конвертов надпишу, и все, — виновато оправдывался Давыдов. — И больше я не буду сидеть. Это надо было во что бы то ни стало сделать… Иди спи, маленькая, я сейчас лягу.