Иван Ефремов - Космос и палеонтология

    На заре космической эры, в эпоху бурного и пока еще не организованного развития науки и многие ее отрасли подвергаются переоценке. Не избежала общей участи и палеонтология. С первого взгляда трудно уловить связь между дисциплиной, изучающей извлеченные из земных недр остатки жизни давно прошедших времен, и познающими бездны космоса науками небе.

    Каждому искателю знаний, не говоря уже о палеонтологах и геологах, хочется помечтать о том, как отразятся на всех разделах науки, философии и просто индивидуальном миропонимании результаты палеонтологических раскопок на Марсе, Венере или, скажем, планете звезды 61 Лебедя. Даже если планеты окажутся необитаемыми, то, может быть, пласты горных пород на их поверхности сохранят остатки когда-то бывшей здесь и затем исчезнувшей жизни. Мы прочтем трагическую историю, заставив омертвелый мир раскрыть тайну катастрофы, стершей живую материю планеты. На планетах, имеющих жизнь, но не населенных разумными существами, мы изучим древние окаменелости и, быть может, сможем понять причину, почему здесь не вспыхнула мысль.

    Что касается миров, где есть цивилизации одного с нами уровня или более высокие, то их обитатели, без сомнения, проникли в глубь своей предыстории и при контакте с нами осветят путь исторического развития жизни, приведший к возникновению интеллекта, познающего природу и себя.

    Каковы вообще могут быть жизненные формы не только на планетах отдаленных звезд, но и на соседях Земли по Солнечной системе? Не окажутся ли эти формы настолько непохожими на наши, земные, что, даже если они будут разумны, мы никогда не найдем их и тем более не поймем друг друга?

    Традицией, установившейся в науке первой половины нашего века, когда появился серьезный интерес к астробиологии, ответ был негативный на все три вопроса. Тысячелетия антропоцентризма еще слишком глубоко пронизывали подсознательную сторону научного мышления, чтобы человек мог осознать сущность бесконечности пространства и времени и понять, что, признавая невообразимую глубину материального космоса, нельзя не допустить существования бесчисленных центров жизни.

    Астрономам, подобно Дж. Джинсу, утверждавшим, что появление планетной системы у звезды представляет собой редчайший случай, вторили биологи и палеонтологи, которые, как, например, Дж. Симпсон, считали появление жизни на любой планете, тем более жизни разумной, из ряда вон выходящей случайностью, вероятность повторения которой практически равна нулю.

    Ортодоксальные дарвинисты доказывали, что путь органической эволюции абсолютно слеп, ибо подчинен только случайностям всемогущего естественного отбора, селектирующего случайные мутационные изменения в наследственных механизмах. Ортогенез, то есть направленность развития жизни, неуклонно стремящейся к сложным, высокоорганизованным формам, вплоть до мыслящего существа, долгое время считался идеализмом. Поэтому естественным был вывод об уникальности, неповторимости эволюционного развития. Вторым логическим выводом было признание сильнейшего разброса в строении жизненных форм. Даже в одинаковых условиях следовало ожидать появления самых разнообразных, абсолютно непохожих друг на друга существ.

    Если же среда жизни на других планетах отличается от земной в тех или иных параметрах, то при слепой случайной эволюции разумная жизнь, облеченная в непредсказуемую форму и химический состав, не могла заведомо иметь ничего общего с земной. Некоторые малосведущие в биологии исследователи отстаивали возможность возникновения мыслящих существ в виде грибков или лишайников. Подобные взгляды на органическую эволюцию не оставляли надежды на существования обитаемых планет с мыслящими существами и отрицали возможность контакта с чуждым интеллектом обитателей иных звездных миров или даже планет Солнечной системы. Уникальность земной жизни порождала печальное чувство беспредельного одиночества и, если быть последовательным материалистом, - бесцельности существования даже разумной жизни. Как всегда бывает при недостаточной зрелости концепции, она смыкалась с религиозным антропоцентризмом, рассматривающим человека как единственное в мире порождение божьего подобия.

    Небывалый подъем научных исследований во второй половине нашего века существенно изменил прежние представления. Главным успехом науки явилась доказанная картина величайшей сложности мира и происходящих в нем явлений. Сложность, о которой не подозревали ученые-естествоиспытатели даже в начале нашего столетия, и лишь философы-материалисты и прежде всего В. И. Ленин прозорливо предвидели ее.

    Однолинейная логика рассуждений сторонников уникальности жизни и человека, как ее высшей мыслящей формы, рассыпалась под лавиной множества новых открытий. Первый основательный удар по концепциям уникальности нанесла еще в прошлом веке астрофизика, неоспоримо доказавшая, что Вселенная повсеместно, даже в самых отдаленных ее областях, едва достижимых для наших приборов, состоит из 92 основных химических элементов. Их количественное соотношение показывает преобладание одних элементов, таких, как водород, гелий, кислород, кремний, железо, и поразительно малую роль других. Мы еще не нашли причины этому и лишь догадываемся, что эти элементы как формы существования материи являются универсально устойчивыми в наиболее часто встречающихся фазовых условиях. По-видимому, распределение и элементарный состав гигантских скоплений вещества в космосе не случаен.

    Таким образом, 92 элемента Вселенной ограничивают набор возможных альтернатив в энергетике и временной протяженности живого вещества. На самом деле жизни приходится выбирать не из 92, а из гораздо меньшего количества элементов - не больше десятка. Поэтому количество ступеней, восходящих к высокоорганизованной жизненной форме, неизбежно должно быть жестко сужено. Это обстоятельство, лимитируя химические основы жизни, как будто препятствует частоте ее повторения. Это могло бы быть, если бы жизнь, наблюдаемая нами на родной планете, не использовала химически как раз наиболее распространенные элементы космоса. Весь круговорот жизненных превращений проходит в пределах элементов, составляющих более 99 процентов вещества Вселенной.

    Дальнейшие успехи астрофизики опровергли уникальность Солнечной системы и показали, что планеты у звезд не так уж редки, а в аспекте бесконечности их число во Вселенной может быть чрезвычайно велико. Выявились закономерности в составе планетных атмосфер и их изменение во времени. По-видимому, все первичные планетные атмосферы состояли из толстой оболочки легких газов и походили на атмосферы больших планет Солнечной системы - Юпитера, Сатурна, Урана и Нептуна. Утечка водорода, метана и аммиака в космическое пространство под действием лучевого давления и солнечного нагрева в конце концов, как это было на Земле, позволила солнечной радиации проникнуть в воды океана и на поверхность планеты, создав условия для фотосинтеза и затем для накопления свободного кислорода. В то же время первичная метаново-аммиачная атмосфера, насыщенная электричеством, при разрядах молнии могла продуцировать аминокислоты - эти первичные молекулы жизни. По другим взглядам, на заре существования земной атмосферы она имела значительное содержание цианистого водорода, также способствовавшего частому возникновению протоорганических соединений. Дальнейшая эволюция атмосферы планеты шла под влиянием развития растительной жизни - накопления свободного кислорода наряду со значительным утоньшением газовой оболочки.

    Таким образом, сумма данных геофизики и астрофизики позволяет говорить о некоем едином первоначальном типе планетных атмосфер, ничем не мешающем возникновению жизни.

    Уточнение данных о возрасте нашей планеты значительно увеличило прежние цифры. Есть основания считать, что возраст пород, слагающих древнейшие материковые щиты, близок к 5-6 миллиардам лет. После этого неудивительным было открытие в древних осадочных породах этих щитов, в частности Южноафриканского, явственных остатков жизни, имеющих возраст около 2,5 миллиарда лет. Нет сомнения, что первичное появление начальных форм жизни - протожизни - совершилось еще раньше.

    Чудовищная продолжительность первичных этапов развития жизни на Земле позволяет понять, как могло произойти то поразительное усложнение органических структур в процессе эволюции, которое необходимо для существования даже простейших организмов. Вместе с тем древность жизни свидетельствует о несокрушимой устойчивости процесса во времени и столь же неуклонной его направленности на усложнение и усовершенствование биологических механизмов.

    Еще одно из важнейших открытий второй половины нашего века - кибернетика (вместе с теорий информации) - сокрушило последние крепости антропоцентрического мышления.

    Даже первые попытки создания саморегулирующихся и самосовершенствующихся систем позволили представить историческое развитие наиболее сложных животных форм. Вычислительные машины приблизили нас к пониманию действия мозга и сохранения в нем индивидуальной информации, а также впервые дали материалистическое объяснение инстинктам и рефлексам как информации, накопленной в течение исторического развития и закрепленной в наследственных механизмах. Вне всякого сомнения, во Вселенной действуют одни и те же законы нервной деятельности, по которым идет накопление информации и ее использование.

    Фред Хойл обратил внимание на то, что вся информация, необходимая для построения такого наисложнейшего существа, как человек, собрана в одной клетке объемом немного больше 15 кубических микрон, состоящей почти целиком из ядра ДНК, каким является сперматозоид. Если "упаковка" и сохранение этой информации достигли такого совершенства, трудно допустить возможность систем, более законченных химически. По-видимому, мы имеем дело с одним из лучших достижений эволюции, несомненно использованным в главном потоке жизни во Вселенной. Можно быть поэтому уверенным, заключает Хойл, что формы жизни на других планетах близки к таковым на Земле.

    Новейшие открытия точных наук и их применение в биологии подводят нас к представлению о жизни как неизбежной стадии развития материи везде, где существуют подходящие условия и прежде всего достаточная длительность, постоянство этих условий. Великое множество планет во Вселенной подразумевает вероятность обилия населенных миров, а то, что мы узнали о механизмах регулирования и управления, заставляет думать, что появление мысли, разумных существ есть также неизбежное следствие длительного развития живой материи.

    Теперь посмотрим, что скажет нам палеонтология, то есть фактическая документация пути исторического развития земной жизни на отрезке полумиллиарда лет - от древнейших достоверных остатков до наших дней.

    Подобно истории человеческого общества, основывающейся на письменных документах, первые окаменелые остатки, могущие послужить для расшифровки строения древних организмов, принадлежат уже весьма сложным животным или растениям, вполне приспособленным к окружающей среде. Без всякого сомнения, это лишь вершина айсберга, выступающего над водой. "Вода" в этом случае - еще не менее 2 миллиардов лет предыстории, в течение которых образовались все главные группы животных, а растения, вероятно, уже начинали осваивать сушу.

    Гигантские пробелы в геологической документации, обусловленные закономерными перерывами в отложении осадков и размыванием ранее отложенных, весьма ограничивают наши возможности познания первых этапов завоевания суши как растениями, так и животными. Тем не менее сумма палеонтологических данных дает нам неопровержимую общую картину постепенного усложнения и усовершенствования растительных и животных форм по мере хода геологического времени. Лестница этого восхождения непрерывна и последовательна, несмотря на вымирание одних групп, расцвет других или угнетенное, скрытое существование третьих.

    Вместе с тем характер палеонтологической документации таков, что еще в недавнее время он порождал представление о прерывистом, скачкообразном развитии жизни, о периодах расцвета, сменявшихся повсеместными катастрофами и массовыми вымираниями. Подобная картина возникала из-за непонимания особенностей хода эволюционного процесса. Приспособление к условиям существования путем естественного отбора мелких мутаций позволяло отдельным видам животных или растений (последних несколько в ином плане) процветать и обильно размножаться. В результате так называемая экологическая ниша, то есть совокупность внешних условий обитания, заселялась все плотнее и плотнее, пока эта плотность не достигала критической точки.

    "Ниша" - меткое название, подразумевающее ограниченность места, вовсе не обязательно географическую, но гораздо чаще чисто биологическую. За пределами ниши не было ни пищи, ни других жизненно важных условий для вида, приспособленного именно к этой области. Неограниченное размножение в результате успешного приспособления вызывало голод или эпизоотию и массовую гибель процветающего вида. Подобную же массовую гибель вызывало и небольшое изменение режима внешней среды, к которому узкоприспособленные виды с большой численностью особей очень чувствительны.

    Массовая смертность обусловливала образование больших скоплений остатков, заставляя нас воображать чудовищные катастрофы. Ввиду общей пространственной разорванности палеонтологической документации частные случаи казались распространенными чуть ли не по всему земному шару. На самом деле эти случаи нисколько не отражались на других видах (кроме связанных кормовой базой с гибнущими) и вовсе не означали серьезных потрясений всей планеты.

    Более того, неуклонное восхождение исторического развития от низших форм к высшим (считая высшими более сложные и более универсальные) вне всякого сомнения доказывает чрезвычайно длительную устойчивость среды обитания на поверхности Земли, отражающую постоянство радиации Солнца и спокойное состояние вещества в земных недрах. Особенно очевидно это для наземных организмов, не защищенных водой. Чтобы пройти путь от первичных рыбообразных позвоночных до высших млекопитающих, потребовалось около 400 миллионов лет. За этот громадный промежуток времени Солнце ни разу "не подвело" наземную жизнь. Равным образом те триллионы километров, которые пролетела наша Земля вместе со всей Солнечной системой через пространства Галактики, не привели ни к каким губительным встречам. Хрупкие, чрезвычайно чувствительные в космических масштабах индикаторы - наземные животные и растения - неоспоримо свидетельствуют об этом, подтверждая, что звезды типа нашего Солнца и системы, подобные Солнечной, обладают стабильностью, исчисляющейся миллиардами лет, то есть они допускают развитие высших форм жизни.

    Вторым очень существенным фактором, наблюдаемым во всей великой истории жизни, является направленность ее развития. Эволюция не идет в любом случайном направлении, а приспособление к условиям существования на каждом уровне геологического времени (адаптивная радиация) распространяется лишь в определенных пределах. Всякое существенное усовершенствование организмов вызывает новую "вспышку" образования видов, во время которой экологические ниши заселяются новыми видами, лучше организованными, чем прежние, уничтоженные естественным отбором. Однако количество этих ниш на поверхности Земли ограничено. В результате появляется конвергенция, то есть принятие разными организмами схожей формы, образа жизни, способа питания и характера поведения. Сходная форма раковин у разных по происхождению и эпохам жизни групп морских беспозвоночных, сходное строение свободно плавающих колоний граптолитов и сифонофор, разделенных сотнями миллионов лет существования, схожие формы трилобитов и мечехвостов - все это примеры конвергенции. Или, например, дельфины чрезвычайно похожи на морских пресмыкающихся ихтиозавров, но появились они на 150 миллионов лет позже. Аналогичные змеям формы земноводных существовали уже в каменноугольных лесах около 300 миллионов лет назад, а крокодилообразные земноводные имеют еще более почтенный возраст. С тех пор внешний облик крокодилов принимали неоднократно в разные геологические эпохи различные группы пресмыкающихся. Современные крокодилы - это довольно высокоорганизованные животные с почти четырехкамерным сердцем, сложной системой терморегуляции и глазами, которые адаптируются как к дневному, так и к ночному освещению.

    Чем выше по лестнице исторического развития жизни поднимаемся мы, приближаясь к нашему времени, тем чаще и глубже конвергенция. Можно упомянуть об ископаемых Южной Америки, похожих на главные формы млекопитающих Старого Света, несмотря на полную разобщенность материков. Южноамериканские копытные, принадлежавшие к совершенно особенным древним группам, в процессе эволюции дали верблюдообразные, кабанообразные, лошадеобразные, даже хоботные формы, похожие на животных Старого Света. Например, южноамериканские литоптерны по строению ног ("однопалости") ушли дальше наших лошадей, но у них менее совершенна зубная система.

    Самым поразительным животным Южной Америки, найденным уже в очень позднее геологическое время, является тилакосмилус, повторивший во всех чертах строение саблезубого тигра - смилодона, но принадлежащий к совершенно иному, низшему подклассу млекопитающих - сумчатым. Сумчатые Австралии тоже повторяют главные группы высших млекопитающих - плацентарных Евразии и Африки - грызунов, волков, тигров, медведей.

    Приспособления, отличающие целые классы и подклассы у более поздних животных, возникали как дельные признаки очень давно у самых отдаленных и несходных групп. Так, появившиеся 400 миллионов лет назад скорпионы имеют в основании конечностей особые камеры, в которых зародыши прикреплены к плацентоподобному образованию, - это высокая степень охраны эмбрионов, характерная для высших млекопитающих.

    Постоянство температуры тела, по всем данным, появилось у пресмыкающихся около 150 миллионов лет назад. Но в том или ином виде высокая энергетика теплокровного организма есть у некоторых рыб (типа меч-рыбы или парусника), то есть возникает как частный случай у очень еще примитивных животных. Мол ко как средство для выкармливания детенышей известно у некоторых птиц и даже рыб.

    Наконец, недавние исследования показали, что китообразные по объему и сложности извилин мозга превосходят человека, но появились они примерно на 15 миллионов лет раньше приматов.

    Я привожу лишь несколько примеров, общее число которых громадно. Остается сказать хотя бы об одной наиболее типичной конвергенции наземных растений - биологическая форма дерева с ветвями и органами фотосинтеза, даже дыхательными корнями - пневматофорами, появляется уже на первых этапах развития крупных наземных растений.

    На протяжении сотен миллионов лет жизни и растения и животные наделяются не только схожими чертами внешнего облика, механики скелета или мышечно-двигательной системы. Еще ближе сходство органов чувств, нервной и гормональной регулировки. В схожих условиях обитания вырабатываются и одинаковые черты поведения. Эти аналогичные конструктивные решения показывают, что эволюция ставит перед организмами одни и те же задачи, а следовательно, имеет направленность. Так и должно быть, ибо условия внешней среды, к которым приспосабливаются организмы, просуществовали по самой меньшей мере около миллиарда лет.

    Энергетические уровни биологических машин - организмов жестко лимитированы. Для каждой ступени повышения энергетики живых существ требуется немало миллионов лет. Энергозапасы, скажем, в печени пресмыкающегося примерно в 50 раз меньше, чем у высшего млекопитающего. Поэтому у крокодила длительность бега по суше просто несоизмерима с длительностью бега волка, льва или копытных. Высокая энергетика, естественно, имеет оборотную сторону - резко повышается потребность в пище, укорачивается продолжительность жизни, обостряется напряжение пищевых цепей, требуется расширение и интенсификация кормовой базы. Все это как бы огораживает и сдавливает жизнь неодолимыми стенами необходимости, гонит ее коридором естественного отбора. Из этого коридора только один выход - дальнейшее усовершенствование организма в сторону большей независимости от внешней среды. Частная адаптация в истории жизни на Земле - это лишь только временный успех, за которым идет расплата - массовая гибель, позднее - вымирание при перенаселении экологической ниши, исчерпании узкой кормовой базы или изменении условий обитания.

    В полном соответствии с описанным ходом исторического развития мы наблюдаем в палеонтологических захоронениях двоякого рода группы животных. Одни, составляющие главную массу остатков, принадлежат к подчас причудливым по адаптации, но немногим видам, однозначным по уровню эволюционного развития. Другие, гораздо более редкие, отличаются внешне весьма обычным, как бы стандартным обликом, скрывающим высоту организации, большую, чем у одновременных с ними видов, богатых численностью особей. Этот давно известный характер палеонтологической документации заставил исследователей предположить, что существуют два пути исторического развития жизни (эволюционного прогресса): адаптация, приспособление к местным и временным, частным условиям жизни; и общее усовершенствование организма - его усложнение, универсализация действия, повышение энергетики и защищенности от влияния внешней среды. Первый из них - адаптивная радиация - постоянно заводит животных в тупики, кончающиеся вымиранием, а второй, называемый ароморфозом, аристогенезом или ортогенезом, ведет к непрерывному восхождению и наибольшему совершенствованию.

    Нетрудно видеть, что на самом деле оба "пути" - лишь две стороны одного и того же диалектического процесса, в котором великая необходимость усовершенствования организма проявляется через сумму случайных адаптации. Слепая сила естественного отбора становится "зрячей" в том смысле, что получает направленность, непрерывно действующую в течение всей органической эволюции на Земле.

    Необходимость исторического развития заключается в приобретении наибольшей возможной независимости от внешней среды - того самого гомеостазиса, без которого не может быть накопления и хранения необходимой для выживания информации. Чем "прочнее" и длительнее гомеостазис в индивидуальном существовании, тем больше информации накапливается в индивиде, тем более он универсален, пригоден для жизни в разных условиях, тем менее он зависит от узких экологических ниш. Сказанное не представляет собой чего-либо нового, но в применении к историческому развитию жизни делает понятным и обязательное появление интеллекта у высших форм, и ту упорную борьбу за независимость от среды обитания, какую вели миллиарды лет неисчислимые поколения растений и животных нашей планеты. И еще одно - никакой скороспелой разумной жизни в низших формах вроде плесени, грибов, растений, крабов, тем более мыслящего океана быть не может. Это, впрочем, знали еще две тысячи лет назад. "Нет разума для несобранного! - восклицает индийский поэт-философ в "Бхагаватгите". - И нет для несобранного творческой мысли..."

    Чтобы осмысливать мир, надо уметь видеть и запоминать все его неисчерпаемое разнообразие и, мало того, - еще пользоваться его законами для борьбы за жизнь. Попытки развития мозга делались не раз в истории Земли, но все они были преждевременны, потому что организмы еще не поднялись на нужный уровень гомеостазиса и энергетики. В других случаях мозг, даже больший, чем у человека, возник у дельфинов и других китообразных тогда, когда полное приспособление их организмов к воде исключило переход в другую среду. Невозможным стало и создание искусственной среды без способности изготовлять орудия.

    Только человек сам облегчил себе окружающие условия, расширил кормовую базу с помощью огня и создания разумных запасов и тем смог освободиться от внешней среды настолько, чтобы наблюдать, осмысливать и подчинять себе мир своей планеты.

    Для человека нехарактерна адаптация к какой-либо узкой экологической нише - и в этом одно из самых поразительных его свойств. Жизненная форма человека столь же примитивна, как и у его отдаленных предков, и она уходит на 100 миллионов лет в глубь геологического времени. Внешняя архаичность совмещается с высоким уровнем физиологической организации, энергетики и гомеостазиса, способным к несению огромной нагрузки - мозга. Чем выше уровень организации жизни, тем более конвергентны ее формы, и человек не только не исключение, но, пожалуй, лучшая иллюстрация этого положения. С увеличением палеонтологических данных "корни" человека уходят все глубже. Сейчас нам известны уже пользовавшиеся орудиями пралюди (австралопитеки) из слоев возрастом в 4 миллиона лет. Подобные же формы появились в разных отдаленных одно от другого местах земного шара, конвергировали и, вероятно, скрещивались в пограничных областях обитания, то есть они нигде не образовывали специализированных видов, а лишь подвиды как дальнейшие ступени развития мозга и труда. Очень древние формы человекообразных, подобные рамапитеку, открыты в слоях возрастом 14 миллионов лет. Без сомнения, в дальнейшем будут найдены еще многие, так сказать, сопутствующие формы человекообразных (вроде огромных гигантопитеков, мегантропов и т. п.). Как бы то ни было, путь от прачеловека до настоящих людей не был коротким и отражал ту же общую закономерность: чем совершеннее развитие высшей нервной деятельности, меньше "разброс" жизненных форм, тем более их сходство.

    Если окинуть взглядом все многообразие растительного и животного мира нашей планеты, как вымершего, так и ныне живущего, то придется признать, что на поверхности одной-единственной планеты, в одних и тех же фазовых условиях внешней среды развились и практически все мыслимые формы, заполнившие все пригодные для жизни экологические ниши и области обитания. Не утомляя читателя перечислением, укажу лишь на явные отклонения: на таящихся в глубинах океана погонофоров - особенных животных, приспособившихся переваривать пищу между щупальцами; на животных и растения высших степеней симметрии- шаровидных, многолучевых, пятилучевых; на морских лилий, повторяющих форму растений, но снабженных покровными известковыми пластинками и щупальцами. Иными словами, на животных, настолько отличных от основной массы обитателей Земли, что они вполне могли бы появиться на другой планете.

    Обличье колониальных животных - кораллов, мшанок, сифонофор для нас столь же странно, как и чудовищно механическая организация членистоногих. Столь сложные животные, как насекомые, отделенные миллионами веков развития от колониальных кораллов и граптолитов, снова становятся коллективным организмом - на иной, высшей ступени эволюционного развития, подобно муравьям, пчелам или термитам.

    В общем, история органического мира Земли демонстрирует одну примечательную особенность: чрезвычайное разнообразие низших форм, превосходящее наше представление о возможных формах жизни на других планетах и резко контрастирующее с этим подобие высших животных с повторением однотипных конвергенций. Если сравнивать лестницу эволюции, то спираль будет широкой в основании и очень узкой в вершине. Размахи витков ее по мере хода времени становятся все меньше, и спираль скручивается все теснее. Не отражена ли здесь некая общая закономерность развития Вселенной - борьба с энтропией в замкнутых системах? И не может ли энтропия в этом смысле играть некую активную роль в развитии мира, роль, еще не понятую нами?

    Не подлежит сомнению, что общие законы, действовавшие и действующие в процессе исторического развития жизни на Земле, - те же самые, что и на планетах Солнечной системы и отдаленных звезд. Если принять с очень большой долей вероятности, что белково-кислородно-водная жизнь наиболее распространена во Вселенной, то мы должны изучать нашу планету как гигантскую лабораторию эволюции жизни на пути ее самоусовершенствования. Фактические наблюдения в этой лаборатории, то есть изучение палеонтологических документов и их сопоставление с биологией ныне живущих форм, позволят нам понять и даже предсказать ход развития в иных мирах, на что палеонтология как наука, обладающая фактической исторической документацией, имеет право, пожалуй, прежде всех других наук.

    Ныне начинается новый этап палеонтологии. Благодаря успехам физических наук и кибернетики обратная связь организмов со средой и формирующая роль условий обитания уже не является для нас загадкой, и ортогенетический характер эволюции более не пугает нас мнимым признанием неких "особых" сил. Более того, с полным основанием мы можем рассматривать палеонтологию как ключ будущего к пониманию причинных связей в строении живых существ, а следовательно, и проблемы сохранения диалектического равновесия в биологии организмов и вообще всей живой природы. Что было отброшено, утрачено и что осталось, прошло испытания миллионов веков, прежде чем получился человек с его мозгом, в котором мы находим все большее число нервных клеток и все более сложную структуру. Последние подсчеты намного превышают недавнюю цифру в 10 миллиардов и заставляют предполагать, что один лишь мозжечок, не участвующий непосредственно в мышлении, а лишь управляющий центральной нервной системой, обладает несколькими десятками миллиардов нервных клеток. Последний известный нам в истории виток спирали развития жизни оказывается очень туго скрученным, и есть все основания полагать, что такое же строение имеют все мыслящие существа во Вселенной.

    Отсюда еще один, последний, вывод. Немалое число исследователей полагают, что и у нас нет надежды понять разумных обитателей других планет. Как можем мы общаться с ними, спрашивают скептики, когда мы еще не открыли верных путей коммуникации друг с другом на нашей собственной планете? Скептицизм этот отражает распространенную сейчас на Западе теорию "некоммуникабельности" общества и отдельных индивидов. Ее сторонники забывают, что это явление социальное, а вовсе не обязанное биологическим особенностям строения человека. Коммуникации с разумным существом любой планеты, прошедшим неизбежный путь исторического развития и получившим мозг, построенным по тем же самым законам для решения аналогичных проблем, конечно, возможна, как возможно и понимание если не эмоционально-социальное на первых порах, то, во всяком случае, - в области технико-информационной. Уверенность в этом дают великая конвергенция и закономерность появления интеллекта из первоначального хаоса многообразных форм жизни Земли.

    Итак, палеонтология послужит окном в космос. В недрах планеты есть интереснейший и загадочный мир вымершей жизни, изучая которую мы не только глубже понимаем самих себя, но и предугадываем явления пока недоступных нам других обитаемых миров экстраполяцией земных процессов возникновения и развития жизни.

Загадки звёздных островов. - М., 1987. - С. 170-184.