Ю. В. Линник. Образ Македонского в творчестве Ефремова

    1. Дотоле мозаичная и рассеянная, ноосфера Земли благодаря Александру Македонскому впервые осознала себя как целое — предощутила возможность своего единства. Этнические рамки на какое-то время стали условными. Александр Македонский мыслил во всечеловеческих категориях. Он опережал своё время. Вот два изоморфных друг другу примера того, как дерзкие прорывы в будущее кончаются трагедией:

    — монотеистическая революция Эхнатона;

    — глобализм Александра Македонского.

    Иван Антонович Ефремов находил в Александре Македонском определённый унисон со своим строем мыслей. Для него это не просто герой романа, а как бы союзник или напарник в общем деле, направленном на высветление человечества. Последняя книга писателя, с визионерской яркостью воссоздающая эпоху эллинизма, уникальна тем, что её глубинной основой является синергия автора и героя — Ивана Ефремова и Александра Македонского. Таис Афинская — душа эллинизма. Замечательно, что мироощущение творца этой эпохи даётся в женском преломлении: акцентируется всё софийное, вечное — отбрасывается энтропийное, преходящее. Романтизированный эллинизм мы видим в ауре Вечной Женственности.

    2. Эпоха эллинизма полна удивительных предварений. Разве нельзя Александра Македонского назвать евразийцем? Это понятие мы связываем с русской мыслью. Но обратим внимание на глубинную аналогию между Элладой и Россией: обе страны в равной степени могут называться Евразией — малоазийская колонизация в чём-то созвучна нашей зауральской экспансии. В обоих случаях европейское сознание осуществляло контакт с другим менталитетом. И при этом обнаружило свою толерантность — как эллины, так и русские обладали широтой души, исключающей ксенофобию. Созданные ими империи в свои золотые часы — увы, очень короткие! — реально воплощали дух соборного синтеза. Лучшее из этого опыта наверняка будет востребовано грядущими поколениями.

    Евразийство Александра Македонского своеобычно:

    — он решительно уравнивает в правах эллинов и варваров (европейцев и азиатов — при проекции проблемы на наше время);

    — всячески приветствует и поощряет реальное взаимодействие культур, проявляя универсализм — истинную вселенскость — своего эстетического вкуса;

    — но при этом правомерно стремится к тому, чтобы Эллада вела первую партию — бережно и тактично подтягивала к своим вершинам другие народы (европейская культура и сегодня остаётся камертоном в духовной полифонии ноосферы).

    Всё эти аспекты блестяще раскрыты И.А. Ефремовым.

    3. Походы Александра Македонского вызвали к жизни беспрецедентное явление, которое можно назвать интерференцией эстетических канонов — художническая мера Эллады проявилась на египетском, иранском, индийском субстрате. Порыв македонца был похож на своего рода прививку: греческий гений оплодотворил другие культурные традиции — и это никак нельзя было сделать через насилие. Лишь в редчайших случаях мы наблюдаем реакцию отторжения. Типично другое: органический симбиоз — полнота взаимопронизания. Достаточно вспомнить искусство Гандхары. Ведь это поразительно: европейская стилистика и буддийское содержание являют свою совместимость — красота преодолевает барьеры, разделяющие существенно различные модели мира и системы ценностей. О романе "Таис Афинская" без преувеличений можно сказать так: здесь выдвинуты на первый план именно духовно-эстетические последствия походов Александра Македонского. Экспедиции Н.К. Рериха будут неоднократно их обнаруживать. Вот три имени, которые хочется поставить в один ряд: Александр Македонский — Николай Рерих — Иван Ефремов. Инвариантами здесь будут и планетарность мышления, и специфический панэстетизм. Сколь ни разнятся три этих фигуры, но их роднит орфическое понимание искусства как преобразующей силы.

    4. Ивана Антоновича Ефремова волновала проблема связи религий. В романе "Таис Афинская" между ними наведено множество мостов. Все они образуют сложную систему, выявление архитектоники которой — интересная задача. Александр Македонский и тут даёт писателю точку опоры. В чём-то он предвосхищает и Беха Уллу, и Рамакришну. Его внутреннему взору уже открылись единые корни разных религий. Показательно, что он принимает для себя как бы двойную генеалогию: возводит свой род к Ахиллу и Гераклу — и вместе с тем верит в отцовство Амона. Греческая и египетская линии — в их мифологическом выражении — образуют кроссинговер. Причём в этом соединении нет никакой эклектики — в Александре Македонском всё органично и подлинно. Это тонко показано И.А. Ефремовым. На страницах романа "Таис Афинская" мы несколько раз встречаемся с термином гомонойя. Семантику его можно раскрыть так: равенство в разуме всех людей. Это главная категория в социальной философии Александра Македонского. Ему были ненавистны и кастовые, и этнические, и конфессиональные перегородки. Александр Македонский сметал их на своём пути. Гуманистическому сознанию И.А. Ефремова импонируют ценностные установки полководца-преобразователя. В романе Александрия называется открытым городом. Сразу возникает ассоциация с открытым обществом! Фактически именно его хотел построить Александр Македонский.

    5. Проблема экстремальности интересовала И.А. Ефремова в разных своих модификациях. Александр Македонский и здесь побуждает его к философическим размышлениям. Предел Ойкумены: вот к чему стремился Александр Македонский. Но как плохо тогда знали географию! Экстремум всё время отодвигался вдаль — колоссальные усилия не достигали цели. В чисто формальном плане она была поставлена некорректно. Однако нам важен максимализм Александра Македонского как таковой: его способность к всевмещению — всеохватность его планов — его всечеловеческие горизонты. Он хотел превратить мир в гармонический континуум, нигде не прерывающийся локусами тьмы и зла. Пусть это утопия. И пусть маленький Уранополис, попытавшийся её осуществить, был обречён на гибель. Но человечество благодаря Александру Македонскому получило идеал невероятной красоты и притягательности. И.А. Ефремов сближал его с коммунистическим идеалом. Неправда, что на нём поставлен крест — он может обрести новую жизнь. От очередного провала ему удастся уйти лишь в том случае, если общество будет ориентироваться на таких его носителей как Иван Антонович Ефремов — пока мы от этого крайне далеки.