Иван Ефремов - Тафономия и геологическая летопись

    

Применение данных палеонтологии для восстановления биоценозов и фаций древних геологических эпох находится в чрезвычайной зависимости от тафономических исследований. Функциональная морфология древних форм вследствие больших отличий этих форм от современных зачастую не может дать определенных указаний при попытках экологического истолкования значения наблюдаемых приспособлений. Тогда палеонтологу приходится обращаться к местонахождениям, ибо исследование местонахождений есть второй и последний путь получения данных о жизни и жизненных обстановках прошлого.

Именно в этот момент наступает расплата за вековое пренебрежение изучением местонахождений. Их крайне малая исследованность неминуемо отражается в крайней примитивности и очень малой обоснованности наших палеобиологических реконструкций.

Большинство подобных реконструкций выполняется на основе случайно подобранных актуалистических примеров, дополненных совершенно фантастическими представлениями. Как правило, фаунистический и флористический состав ориктоценозов принимается за подлинный биоценоз, а фациальная обстановка района захоронения остатков животных — за обстановку обитания фауны. Даже самые новые работы наполнены подобной фантастикой в оценке генезиса местонахождений, например, трактовка замечательного местонахождения триасовых тритилодонтов — крайне близких к млекопитающим тероморф, в известняковых "карманах" в Сомерсете в Англии, как сохранившегося в ископаемом состоянии логова хищного зверя, питавшегося тритилодонтами! Нетрудно видеть, что подобная "реконструкция" могла явиться только результатом полнейшего непонимания генезиса местонахождений вообще.

Разберем подробнее характер ошибочных реконструкций на примере хорошо известного местонахождения пермских наземных позвоночных на Северной Двине, открытого В. П. Амалицким и подвергавшегося не раз палеобиологическому анализу как русскими, так и иностранными учеными. Неверные реконструкции этого местонахождения прочно вошли в мировую литературу. Песчаные линзы в мергельных толщах, содержащие северодвинскую фауну, трактуются как ископаемые русла реки, протекавшей в пустынной низменной области, почти лишенной флоры, так как в местонахождении встречаются только листья глоссоптерисов, и то сравнительно редко. Реконструкции этого местонахождения показывают северодвинскую фауну в качестве прибрежного пустынного биоценоза. Крупные парейазавры, горгонопсии и дицинодонты ползают под палящим солнцем, по песчаным дюнам, с редкими чахлыми кустарниками глоссоптерисов. Нужно удивляться тому, что до сих пор никто не обратил внимания хотя бы на резкое несоответствие между количеством огромных парейазавров и возможной в подобной пустыне растительной кормовой базой. Водных растений, поскольку они отсутствуют в местонахождении, также не изображают на реконструкции. Помимо геологического строения местонахождения главным доказательством пустынного характера обстановки северодвинской фауны является наличие стегоцефала Dvinosaurus — своеобразной неотенической формы, пермского аналога современного аксолотля. При этом упускается из виду, что большое количество других наземных четвероногих в северо-двинской фауне, обладающее ярко выраженными адаптациями к приречному существованию, могло развиваться только при наличии достаточно крупных и постоянных водных бассейнов с устойчивой кормовой базой, т. е. в обстановке, которая сама по себе не могла обусловить неотению Dvinosaurus.

Более детальное ознакомление с Северо-Двинским местонахождением показывает, что фауна захоронялась отнюдь не в месте своего обитания, а в подводных рукавах большой дельты, куда приносились и накапливались плавающие трупы наземных позвоночных. Плавающие трупы поступали в дельту по-видимому в периоды больших половодий, которые сносили остатки животных также из временных мелких водоемов, расположенных в низменностях, откуда могли поступать и остатки Dvinosaurus. Половодья обусловливали привнос песчаных осадков и размыв отлагавшихся в меженные периоды тонкозернистых осадков мергельной толщи. Остатки нежной водяной растительности подвергались истиранию и разложению и не сохранились, а более жесткие остатки каламитов и глоссоптерисов в большинстве случаев выносились дальше скелетов, лишь изредка отлагаясь вместе с остатками животных. Несомненно, что половодья захватывали различные участки прилегающей к водному потоку низменности, и фауна, поступавшая в захоронение, вовсе не представляла единого биоценоза, хотя безусловно принадлежала к одной и той же экологической области. Таким образом, в местонахождении были сгруппированы формы, обитавшие по берегам крупных водных артерий в богатых растительностью болотах, как парейазавры, дицинодонты и горгонопсии, и формы, жившие в более удаленной от реки засушливой низменности с мелкими, временными водоемами, как Dvinosaurus или мелкие териодонты Dvinia. Картина генезиса Северо-Двинского местонахождения по самым несовершенным данным тафономического исследования резко отличается от общепринятых реконструкций не только в отношении биотической обстановки для фауны, но и в основных палеогеографических и палеоклиматических представлениях.

Реконструкций, подобных реконструкциям Северо-Двинского местонахождения, существует в палеонтологической литературе еще очень большое число. Весьма интересно, что в большинстве реконструкций мы встречаем, за незначительными вариациями, одну и ту же трактовку обстановки обитания фауны и возникновения местонахождений, чрезвычайно сходную с представлениями о северо-двинской фауне — обязательная река с зарослями тех или иных растений по берегам, в которых кишат различные животные, а в удалении голая пустынная равнина или низменность, иногда с лужами воды… Таковы реконструкции многих местонахождений пермской фауны для Карроо, и для Красных Слоев, и для красного лежня Германии, и для триаса Южной Америки. Сходные картины рисуются для большинства местонахождений мезозоя. Только для кайнозойских реконструкций мы встречаемся с большим разнообразием ландшафта и растительности благодаря несравненно лучше известной флоре. Отмеченное сходство реконструкций, особенно сильно выраженное для местонахождений палеозоя и мезозоя, разумеется, не случайно и вызывается незнакомством с процессами образования местонахождений наземной фауны и неисследованностью самих местонахождений. Естественно, что при весьма примитивных представлениях мы можем отразить только какие-то главные черты строения, грубо проявленные в каждом местонахождении. Эти черты являются общими для больших местонахождений, погребенных в мощных дельтовых толщах или толщах других ультра фаций низменных областей, типичных для древних эпох геологической летописи. Костеносные слои содержат обычно лишь жалкие остатки перетертой растительности или обтертые окорененные бревна, принесенные издалека в плавучем состоянии, и окружаются обширными промежутками "мертвых" пород. Именно отсюда и происходит распространенное представление о низменностях и всегда пустынных ("мертвые" вмещающие породы), характерные для реконструкций наземной жизни палеозоя и мезозоя. Более разнообразные местонахождения в инфрафациях кайнозоя, естественно, даже при поверхностном обследовании дают больше материала для суждения об условиях обитания животных, почему и вызывают менее однообразные и более "живые" реконструкции.

Основной ошибкой в распространенных реконструкциях древних периодов наземной жизни является полное отсутствие представления о характере областей, в которых происходит захоронение. Нужно всегда помнить, что палеозойские и многие мезозойские местонахождения — это в большинстве случаев далекие выносы органического материала из областей обитания фауны в крупные водные бассейны. В этих выносах потеряна почти вся растительность и сами выносы незначительны в сравнении с огромной массой вмещающего осадка, которая на большей части своего протяжения остается "мертвой", не охарактеризованной фауной. Однако образование этой "мертвой" толщи протекает в условиях, ничего общего не имеющих с обычно рисующимися нашей фантазией "пустынностью" и "безжизненностью", "сухостью" и "жарой". Наоборот, наибольшая часть "мертвых" толщ отложена под водой или, во всяком случае, при изобилии вод.

Представления о пустынных, безжизненных равнинах прошлого господствуют не только в реконструкциях жизни наземной фауны, но также весьма распространены в палеогеографии и палеоклиматологии. Отсюда и происходит укоренившийся взгляд на большинство континентальных пестроцветных отложений, как на пустынные образования; предположения <> широком распространении пустынь в прошлые геологические эпохи, в частности, в девоне и в перми; о сухом и жарком климате, якобы господствовавшем в пермском периоде, и многие другие. Характерным примером распространенных и общепринятых ошибок в палеогеографических реконструкциях на основе местонахождений наземных позвоночных могут служить исследования американских экспедиций в Монголии. Положившись на поверхностный анализ одного из местонахождений (Баин-Дзак), отличающегося к тому же особым фациальным характером, американские ученые единодушно пришли к заключению о пустынном режиме монгольской суши в меловую эпоху. Отсюда следовал вывод об отсутствии разнообразной и богатой фауны крупных динозавров, характерной для озерных осадков других стран. Другое крупное местонахождение (Ирен-Дабасу) представлялось исследователям чуть ли не как место огромного побоища между динозаврами из-за скудного количества воды на пустынной равнине (Эндрьюс).

Советские палеонтологи, начиная исследования монгольских местонахождений, исходили из другой, тафономической, концепции их. Результатом явилось открытие в Монголии богатой фауны крупных динозавров, содержащей все типичные компоненты. Тем самым было изменено и самое представление о физико-географическом режиме монгольской суши в меловую эпоху.

Не говоря уже о распространенных ошибках восстановления физико-географических и климатических условий прошлого по плавающим трупам наземных позвоночных, могущим быть вынесенными весьма далеко от областей их подлинного обитания, мы можем отметить более трудно распознаваемые ошибки, происходящие от недооценки условий захоронения. Так, наличие во многих местонахождениях флоры ксерофитного характера заставляет предполагать существование засушливого климата, часто хорошо совпадающего с "пустынностью" представляющихся нам "равнин" прошлого.